то, что она следует ложному учению монаха-краснобая, то

придется открыть множество новых женских монастырей и

снизить вклад для затворниц. В старое время наши добрые

короли не раз вступали в спор с самим папой, защищая

привилегии своей страны, а когда папа пытался подавить

шаткую королевскую власть, так у нас на то был шот-

ландский парламент: однажды он напомнил королю о его

долге письмом, которое следовало бы начертать золотыми

буквами. Я видел сам это послание, и пусть я не умел его

прочесть, но, когда глянул на привешенные к нему печати

глубоко почитаемых прелатов и верных благородных ба-

ронов, у меня от радости чуть не выскочило сердце из

груди. Тебе не надо бы таиться от меня, дочка… Но сейчас

не время для попреков. Сойди вниз, принеси мне поесть. Я

сейчас же сяду на коня и отправлюсь к нашему лорду-мэру,

посоветуюсь с ним. Полагаю, он и другие истинные шот-

ландские рыцари окажут мне свое покровительство, не

допустят, чтобы честного человека топтали ногами за

лишнее слово.

– Увы, отец, – сказала Кэтрин, – твоей горячности я и

боялась. Я знала: пожалуйся я тебе, сразу разгорятся пожар

и вражда, как будто религия, данная нам отцом мира, мо-

жет только порождать раздор! И вот почему я должна те-

перь – даже теперь! – отречься от мира и удалиться со

своей печалью к сестрам в Элкоу… если ты согласишься на

эту жертву и отпустишь меня. Но только, отец, утешь

бедного Генри, когда мы расстанемся навеки, и пусть…

пусть он не слишком сурово меня осуждает. Скажи, что

Кэтрин больше никогда не станет докучать ему своими

попреками и всегда будет поминать его в молитвах.

– Так красно девчонка говорит, что, слушая ее, заплакал

бы и сарацин! – сказал Саймон, и от жалости к дочери у

него самого на глазах проступили слезы. – Только не по-

зволю я, чтобы монахиня да священник своими происками

отняли у меня единственное дитя! Ступай, дочка, дай мне

одеться и изволь-ка повиноваться мне в том, что я тебе

прикажу ради твоего же спасения. Собери кое-какую оде-

жду и какие есть у тебя драгоценности, возьми ключи от

кованого ларца, который подарил мне бедный Генри Смит,

и раздели все золото, какое там найдешь, на две части.

Одну положи в свой кошелек, другую – в мой двойной

пояс, что я всегда ношу на себе в путешествиях. Так мы

будем оба обеспечены в том случае, если судьба нас раз-

лучит. Когда суждено тому быть, пусть ветер господень

сорвет увядший лист и пощадит зеленый! Вели, чтобы не

мешкая оседлали моего коня и белую испанскую лошадку,

которую я купил не далее как вчера в надежде, что ты на

ней отправишься в храм святого Иоанна с девицами и

почтенными мужними женами самой счастливой невестой,

какая только переступала когда-либо святой порог. Но к

чему пустой разговор!. Иди и помни, что силы небесные

помогают только тому, кто сам готов себе помочь. Ни слова

поперек! Ступай, сказал я, сейчас не до причуд. В тихую

погоду кормчий может позволить мальчишке-корабельщи-

ку побаловаться рулем, но, ей-богу, когда воют ветры и

горой вздымаются волны, он сам встает за штурвал. Иди,

не возражай!

Кэтрин вышла из комнаты, чтобы послушно выполнить

распоряжение отца. Мягкий по натуре и нежно привязан-

ный к дочери, он, казалось, нередко уступал ей руково-

дство – однако же, как ей хорошо было известно, не терпел

ослушания и умел проявить родительскую власть там, где

обстоятельства требовали твердой домашней дисциплины.

Итак, прекрасная Кэтрин исполняла распоряжения от-

ца, а добрый старый Гловер поспешно одевался в дорогу,

когда на узкой улице раздался стук копыт. Всадник был

закутан в плащ для верховой езды, поднятый ворот за-

крывал нижнюю половину лица, а шляпа, надвинутая на

глаза, и ее широкое перо затеняли верхнюю. Он соскочил с

седла, и едва Дороти успела в ответ на его вопрос доло-

жить, что Гловер в спальне, как незнакомец уже взбежал по

лестнице и вошел в комнату. Саймон, удивленный и даже