берегу… Слышите?.. Не лютня ли?

– Да, играют на лютне, – сказал, прислушиваясь, герцог

Ротсей, – и в необычной манере. Я узнаю эту замирающую

каденцию… Гребите к барке, откуда несется музыка.

– Это идет вверх по реке старый Хеншо, – крикнул

Рэморни. – Гей, капитан!

Корабельщики откликнулись и стали борт о борт с

лодкой принца.

– Го-го! Старая приятельница! – провозгласил принц,

узнав в музыкантше по лицу, одежде и всем принадлеж-

ностям француженку Луизу. – По-моему, я перед тобой в

долгу, хотя бы уже потому, что ты из-за меня натерпелась

страху в Валентинов день. В нашу лодку! Живо – с лютней,

собачонкой, сумочкой и прочим!. Я тебя поставлю в ус-

лужение к даме, которая будет кормить твоего щенка цы-

плятами и канарейками.

– Полагаю, вы посчитаетесь, ваше высочество… – на-

чал Рэморни.

– Я не хочу считаться ни с чем, кроме своего удоволь-

ствия, Джон. Не соизволишь ли и ты считаться с тем же?

– Вы меня, в самом деле, поставите на службу к леди? –

спросила певица, – А где она проживает?

– В Фолкленде, – ответил принц.

– О, я наслышана об этой высокородной леди! – сказала

Луиза. – И вы, в самом деле, замолвите за меня слово перед

вашей царственной супругой?

– Замолвлю, честью клянусь… когда снова приму ее к

себе как таковую. Заметь эту оговорку, Джон, – через плечо

бросил он Рэморни.

Все, кто был в барке, подхватили новость и, заключив

из слов принца, что царственная чета – на пороге прими-

рения, стали уговаривать Луизу воспользоваться выпавшей

ей удачей и вступить в свиту герцогини Ротсей. Многие

притом стали хвалить ее игру.

Во время этой заминки Рэморни успел шепнуть Двай-

нингу:

– А ну, подлый раб, сунься с каким-нибудь возраже-

нием. Девчонка нам только в обузу. Пошевели мозгами, а я

пока перекинусь словом с Хеншо.

– С вашего разрешения, – начал Двайнинг, – я как че-

ловек, обучавшийся наукам в Испании и Аравии, позволю

себе заметить, милорд, что в Эдинбурге появилась болезнь,

небезопасно давать бродяжке приблизиться к вашему вы-

сочеству.

– А тебе не все равно? – сказал Ротсей. – Я, может быть,

предпочту, чтобы меня отравили чумной заразой, а не ле-

карствами! Ты непременно должен испортить мне веселье?

Такими словами принц заставил Двайнинга умолкнуть,

а сэр Джон Рэморни между тем успел расспросить Хеншо и

узнал, что отъезд герцогини Ротсей из Фолкленда содер-

жится пока в строгой тайне и что Кэтрин Гловер прибудет в

замок к ночи или наутро, рассчитывая, что там ее примет

под свое покровительство благородная леди.

Погруженный снова в глубокую думу, герцог Ротсей

принял это сообщение так холодно, что Рэморни счел

возможным упрекнуть его.

– Милорд, – сказал он, – вы играете в баловня судьбы.

Захотели свободы – и вы свободны. Мечтали о красавице –

она ждет вас после небольшой оттяжки, чтобы тем драго-

ценнее стала услада. Даже мимолетные ваши пожелания

для судьбы – закон. Вам захотелось музыки, когда каза-

лось, что нет ничего несбыточней, – и пожалуйте, вот вам и

лютня и песня. Можно бы нам позавидовать, если бы мы не

вели себя как избалованные дети: выбрасываем, изломав,

игрушки, которых требовали только что, надрываясь от

плача.

– Чтобы насладиться удовольствием, Рэморни, – сказал

принц, – человек должен сперва помучиться, как надобно

поститься, чтобы вкусней показалась еда. Мы, кому стоит

пожелать, и получай что хочешь, – нас ничто

по-настоящему не радует. Ты видишь ту черную тучу, что

вот-вот разразится дождем? Она точно душит меня. Вода в

реке кажется темной и мрачной… и берега уже не так хо-

роши…

– Милорд, простите вашего слугу, – сказал Рэморни, –

вы слишком подпадаете под власть своего воображения.

Так неумелый наездник позволяет горячему коню вставать