Въ большинств приведенныхъ примровъ желанное свойство воспринималось человкомъ отъ другого предмета. Но гораздо распространенне, кажется, обратное

140

явленіе — передача нежелательнаго свойства (болзни) отъ человка чему-нибудь другому. Какъ помимо воли человка на него могутъ переходить различныя свойства другихъ живыхъ существъ и предметовъ, такъ и обратно: свойства человка сами собой передаются окружающим его предметамъ. По представленію дикарей племени Баганда, неродиха мшаетъ плодородію сада ея мужа, а женщина, часто рожающая, наоборотъ, увеличиваетъ плодородіе сада1). Естественно, что примитивный человкъ старается использовать такое взаимодйствіе вещей в свою пользу. Почему, наприм., не попробовать передать такимъ образомъ кому-нибудь свою болзнь? Передавать можно другому человку, животному, неодушевленнымъ предметамъ. Кажется — всему, чему угодно. Особенно часто болзнь передается животнымъ. Въ Германіи больной лихорадкой идетъ въ лсъ, отыскиваетъ гнздо куличка съ маленькими птенцами, беретъ одного и носитъ при себ нкоторое время. Потомъ опять относитъ птичку въ гнздо, думая, что съ ней онъ относитъ и лихорадку2). Или же носитъ на ше живыхъ пауковъ, жабу и потомъ бросаетъ ихъ въ воду3). Больной желтухой носитъ на груди линя и потомъ бросаетъ его въ текучую воду4). Сука должна перескочить черезъ ребенка больного сухоткой, и онъ выздороветъ5). Поросенокъ долженъ пройти чрезъ больного6). Вертятъ больного ребенка вокругъ туши осла7). Негры переводятъ болзнь на курицу8). Евреи вертятъ вокругъ головы черную курицу, разрываютъ ее надъ больнымъ и зарываютъ. Когда курица сгніетъ и боль пройдетъ9). Отъ „собачьей старости“ въ бан парятъ вникомъ ребенка

141

и щенка. Если щенокъ посл этого сдохнетъ, ребенокъ поправится1). Отъ сухотъ — больного купаютъ вмст съ котомъ или псомъ, котораго потомъ выбрасываютъ далеко за домъ2). Ногти, срзанные съ рукъ больного, вмст съ хлбомъ даютъ псу3). Древніе передавали болзнь щенку, прижимая его къ больному мсту4). Но возможно и обратное дйствіе: передача силы животнаго человку. У румынъ больной ложится на животъ, a медвдь наступаетъ ему на спину5). Можно болзнь передать дереву, сдлавши въ немъ дыру и забивши туда что-нибудь, принадлежащее больному6), чаще всего его волосы или ногти7). Въ Польш просверливаютъ дыру въ дерев и забиваютъ туда ногти8). Во Франціи проводятъ больного черезъ дубъ или бузину, потомъ обрзки его ногтей засовываютъ за кору дерева9). Ячмень трутъ ячменнымъ зерномъ и бросаютъ его въ чужое колодце10). Вбиваютъ боль въ дыру въ яблон, груш, дубу11). Забиваютъ боль въ дыру осиновымъ колышкомъ12). Отъ зубной боли цлуютъ рябину13). Грызутъ съ тою же цлью сосну14). Вбиваютъ гвоздь въ вербу15). Верба сохнетъ — человкъ поправляется. Рубаху больного вшаютъ на дерево: кто ее возьметъ, тотъ и заболетъ, а хозяинъ поправится16). Обмываютъ больного и воду выливаютъ на плетень. Туда же перейдетъ и

142

болзнь1). Болзнь переводится на какой-нибудь предметъ, и затмъ предметъ этотъ уничтожается2).

Вс вышеприведенные примры показываютъ, что чарованіе дйствіемъ, какъ изобразительнымъ, такъ и передающимъ свойства и качества предметовъ, вполн самостоятельно и независимо отъ слова. Когда мы эти виды чаръ встрчаемъ въ соединеніи со словомъ, то они также играютъ роль вполн самостоятельную, вовсе не ограничивающуюся простой иллюстраціей пожеланія, выраженнаго въ словесной формул. Значитъ, въ параллелистическихъ заговорахъ съ дйствіемъ мы имемъ два элемента, одинаково обладающихъ магической силой. Какой же изъ нихъ долженъ считаться боле сильнымъ, основнымъ? Существуетъ еще одинъ видъ заговоровъ съ обрядомъ; онъ дастъ отвтъ на нашъ вопросъ. Это коротенькія формулки-заговоры, поясняющія дйствіе. Он намъ покажутъ, какъ слились слово и дйствіе, и какую роль при этомъ играло слово. Покажутъ, что роль его при дйствіи первоначально была чисто служебная. Слово первоначально только поясняло дйствіе.

При засканіи „утина“, больной ложится ницъ черезъ порогъ, и, когда онъ такъ лежитъ, лкарка-старуха кладетъ на спину ему вникъ и ударяетъ по немъ остріемъ топора. Больной спрашиваетъ: „Что счешь?“ Лкарка отвчаетъ: „Утинъ ску“. „Ски крпче!“ говоритъ больной3). Что это такое? Очевидно, драматическое изображеніе засканія топоромъ болзни. Лкарка заскаетъ болзнь, a діалогъ только поясняетъ смыслъ совершающагося дйствія. Болзни можно выгонять и безъ словъ. Больного можно просто на просто выпороть осиновыми прутьями4). Кликушъ порютъ кнутомъ, чтобы бсъ изъ нихъ вышелъ5). Стегаютъ больного прутьями вереска6). Эпилептиковъ

143

стегаютъ вникомъ1). При падучей немочи бьютъ травой чертополохомъ2). Нахлестываютъ по стнамъ вицами, выгоняя изъ дому горячку3). Совершенно аналогиченъ съ обрядомъ засканія „утина“ другой обрядъ — ношеніе больного ребенка въ кузницу. Кузнецъ кладетъ его на наковальню и длаетъ видъ, что выколачиваетъ молотомъ болзнь, подымая и опуская молотъ надъ ребенкомъ4). Слово во всхъ подобныхъ случаяхъ не при чемъ. Но естественно, что, если смыслъ дйствія почему либо окажется не совсмъ ясенъ, то его придется пояснить. Это важно не тольно для паціента, но и для самого чарующаго. Пояснительныя формулы при магическомъ обряд появляются въ результат раздвоенія сознанія чарующаго. Сознаніе его начало различать, что предметъ, на который направлена чара, не тождествененъ съ предметомъ, на какой онъ хочетъ воздйствовать. Раньше въ его сознаніи было совпаденіе этихъ двухъ предметовъ; теперь оно нарушено. Восковая фигура, напримръ, уже не тождественна человку. Отсюда — стремленіе опредлить точне смыслъ дйствія, начинающаго возбуждать сомнніе въ своей цлесообразности. Поясненіе возникаетъ психологически необходимо. Оно сначала создается въ ум чарующаго въ форм сужденія, отвчающаго на возникшее сомнніе. Затмъ сужденіе это выражается словомъ. Отчасти этому способствуетъ напряженность душевнаго состоянія чарующаго. Она заставляетъ человка высказать владющую имъ мысль. Отголосокъ подобныхъ явленій встрчается и у насъ когда мы, подъ вліяніемъ напряженнаго душевнаго состоянія, невольно вслухъ высказываемъ свои желанія или наблюденія. Отчасти же заставляетъ человка высказаться вслухъ увренность, что слова его могутъ быть услышены существомъ, противъ котораго направлены чары. И вотъ онъ подтверждаетъ что онъ длаетъ именно то-то, а не что-либо другое. Такъ, напр., установился обычай лчить отъ „собачьей старости“ при помощи перепеканія. У изобртателя

144

даннаго способа, очевидно, была какая-то руководящая идея, заставившая его лчить именно этимъ путемъ. Но для его преемниковъ съ теченіемъ времени идея эта стала неясна. Потребовалось поясненіе къ дйствію. И вотъ при перепеканіи происходитъ діалогъ между знахаркой и матерью ребенка: „Бабка, бабка, что длаешь?“ — Перепекаю младенца Алекся. — „На что?“ — Выгоняю изъ него собачью старость. — „Перепекай же и выгоняй собачью старость, чтобы не было отрыжки“1).

Мы видли, что сченіе больного производится безъ заговора. Оно дйствительно и такъ, потому что все дло сводится къ простому физическому воздйствію на злое существо-болзнь. Но для большей опредленности смысла сченія къ нему могутъ присоединяться и слова. Скутъ и приговариваютъ, напр.: — „отскаю криксы-плаксы“…2). Отъ грыжи грызутъ пупь больного со словами: „Не тло и не пупъ кусаю, а кусаю злую и лихую грыжу, выживаю, выгоняю изъ тла и укрпляю раба божьяго на вки“3). Слова опять только поясняютъ дйствіе. Они здсь настолько не важны, что лченіе можетъ вполн обходиться и безъ нихъ, даже и безъ грызенія пупа человкомъ. Просто припускаютъ къ пупу мышь, и она загрызаетъ грыжу4). — На ив сплетаютъ въ одинъ узелъ 3 втки и поясняютъ: „Weide, ich winde, Fieber, ich binde meine 77 Fieber ein“5). — При водянк срзаютъ ногти съ рукъ и ногъ, привязываютъ къ живому раку и бросаютъ черезъ голову въ воду, приговаривая: „alle Krankheit, Leid u. Pein, werf ich in den Fluss hinein“6). Мать лижетъ ребенка въ лобъ, приговаривая: „Je suis une vache, j’ai v'el'e, j’ai allait'e mon veau et lai l'ech'e; que le mauvais oeil ne lui fasse point de mal“7)!

145

Больного кладутъ въ могилу и, изображая похороны, посыпаютъ его землей и оставляютъ тамъ, пока не заснетъ1). Что это значитъ? Слова, произносящіяся при бросаніи земли, даютъ разгадку. Говорятъ: Tu est venu de terre, tu retourneras `a la terre et au jour du jugement tu ressusciteras! Теперь дйствіе все понятно. Понятно, почему больной долженъ и заснуть. Пробужденіе его будетъ изображать воскресеніе. Изображается обновленіе человка воскресеніемъ. Симпатическое значеніе такого обряда понятно само собой. Съ этимъ надо сопоставить очищеніе человка изображеніемъ второго его рожденія — обычай, широко распространенный у различныхъ народовъ2). — Обрядъ лченія отъ лигатуры, сопровождающійся кропленіемъ больного мочей, связанъ съ заговоромъ: Im Harm und Bluot bin ich geboren. All Zauberei und Hexerei sind an mir verloren3). Опять одно дйствіе безъ словъ было бы не понятно. Слово поясняетъ обрядъ, символизирующій возрожденіе. — Отъ глаза бросаютъ соль, приговаривая: Le gros sel dans loeil de lenvieux4)! Опять фраза служитъ поясненіемъ. Соль у всхъ почти народовъ разсматривается, какъ предохранительное средство отъ дурного глаза5). У насъ новобрачныхъ обсыпаютъ солью, чтобы предохранить отъ порчи. — Средство противъ глаза: проколоть иглой кусокъ бумаги, говоря: Voici loeil dun tel, lenvieux! и сжечь бумагу6). Въ чемъ тутъ дло, мы поймемъ, если сравнимъ этотъ способъ чаръ съ упомянутымъ выше ослпленіемъ жабы. Тамъ ослпленіе жабы изображало ослпленіе ненавистнаго человка, а здсь — боле отдаленный способъ изображенія того же результата. Словесная формула опять только привсокъ. — Чтобы возвратить украденную вещь, добываютъ Св. Дары, кладутъ ихъ на что-нибудь, имющее отношеніе къ украденному, и прокалываютъ иглой. При первомъ укол говорятъ: