202

смотрлъ на заговоры исключительно съ практической точки зрнія и не давалъ въ нихъ мста работ живой фантазіи. Словомъ, заговоры создавали уже профессіоналы, лкари, знахари. Какъ у нмцевъ, такъ и у русскихъ выработались прочные шаблоны для заговоровъ. Сравненіе этихъ шаблоновъ также указываетъ на боле позднее происхожденіе нмецкихъ. Они гораздо короче и ближе подходятъ къ сути дла. Если въ эпической части надо изобразить какое-нибудь событіе, то приступаютъ къ нему безо всякихъ околичностей, посл самаго краткаго вступленія: шелъ тотъ-то, и случилось то-то. Дале этого развитіе эпической части почти никогда не простирается. Напротивъ, русскій обстоятельно разскажетъ, какъ онъ встанетъ, умоется, выйдетъ изъ избы во дворъ, со двора въ поле до самаго синяго моря, до латыря-камня, и тамъ нагородитъ цлую кучу чудесъ. Русскіе шаблоны образне нмецкихъ и пространне. Это опять указываетъ на происхожденіе ихъ въ боле раннюю эпоху, когда самъ языкъ былъ образне. Чмъ ниже развитіе народа, тмъ образне языкъ; языкъ дикихъ племенъ отличается особенною образностью.

Мотивъ рога. Итакъ, намъ неоднократно уже приходилось встрчаться съ оригинальнымъ пріемомъ заговорнаго творчества — употребленіемъ сквозныхъ симпатическихъ эпитетовъ. Мы видли, что благодаря ему создаются отдльные фантастическіе образы и даже цлыя картины. Мотивъ рога разрабатывался этимъ же самымъ пріемомъ. Связанъ онъ съ заговорами отъ impotentia virilis.

…„Есть окіанъ море, на пуповин морской лежитъ Латырь камень, на томъ Латыр камени стоитъ булатной дубъ и втвіе и корень булатной. Коль тотъ булатной дубъ стоитъ крпко и плотно, столь бы крпко и плотно стоялъ былой… ярый… п…..ная жила на женскую похоть, на полое мсто. Изъ подъ того камени выходитъ быкъ порозъ, булатны рога и копыта булатныя, и ходитъ около дуба булатнаго и тотъ дубъ бодетъ и толкаетъ и не можетъ того дуба сломить и повалить. Сколь тотъ крпко булатной дубъ стоитъ и сколь крпки рога у пороза, столь бы крпко стояла п…..ная… жила“…1).

203

Уже упрощеннымъ является мотивъ въ слдующемъ заговор. Посл обычнаго выхода въ восточную сторону — „есть въ восток, въ восточной сторон стоитъ буевой островъ; на томъ буевомъ остров стоитъ святое дерево, изъ толстаго святого дерева выходитъ булатный быкъ, булатными рогами гору бодаетъ, ногами скребетъ; и какъ у того булатнаго быка булатные рога крпки не гнутся, и не ломятся, и не плющатся, такъ же бы у меня р. Б. и становая жила не гнулась бы и не ломалась, крпко бы стояла, какъ колъ, рогъ рогомъ стояла бы, столбъ столбомъ, стрла стрлой, копье копьемъ“. Конецъ приставленъ отъ другого заговора.

Нтъ ли въ приведенныхъ заговорахъ указанія на „исходный пунктъ“? Есть. Оно заключается въ сравненіи съ рогами, подобно тому, какъ въ заговорахъ отъ воровъ заключалось въ сравненіи съ палкой. Возьмемъ еще одну редакцію мотива, гд фантастики уже значительно меньше чмъ въ предыдущихъ, и потому ясне выступаетъ первооснова.

…„И возьму азъ р. Б. (и. р.), свой черленой вязъ и пойду я въ чистое поле, ажно идетъ въ чистомъ пол встрчу быкъ третьякъ, заломя голову, смотрится на небесную высоту, на луну и на колесницу. И подойду азъ, р. Б. (и. р.), съ своимъ черленымъ вязомъ и ударю азъ быка третьяка по рогу своимъ черленымъ вязомъ, и какъ тотъ рогъ не гнется, ни ломится отъ моего вязу, такъ бы…“1).

Эта редакція очень интересна и важна для пониманія разработки всего мотива. Прежде всего она показываетъ, что эпитетъ „булатный“ принадлежность позднйшихъ редакцій. Если мы примемъ это во вниманіе, то намъ вполн понятенъ будетъ составъ предыдущихъ редакцій. Напр., въ первой редакціи откинемъ симпатическій эпитетъ. Оказывается, что вс введенные въ нее образы самые обыкновенные блуждающіе образы заговорной литературы: латырь камень, чудесное дерево, окіанъ море, островъ Буянъ. Только одинъ образъ быка — новый. Это спеціальная принадлежность даннаго мотива. Для пониманія исторіи

204

мотива надо прослдить, какимъ путемъ связывались эти образы другъ съ другомъ. Океанъ-море, островъ-Буянъ, латырь-камень насъ не интересуютъ: это шаблонное пріуроченіе дйствія къ опредленному мсту. Необходимо выяснить присутствіе двухъ остальныхъ образовъ: дерева и быка. Послдняя редакція и даетъ въ этомъ отношеніи указаніе. Въ ней заключается важное указаніе на то, что заговоръ связанъ былъ когда-то съ обрядомъ. Она описываетъ воображаемое дйствіе. А мы видли, что такое воображаемое дйствіе является обыкновенно отголоскомъ забытаго реальнаго (загрызаніе, лченіе мертвой рукой). Въ эпической части оно только иногда фантастически изукрашивается. Отбросимъ эти прикрасы и здсь. Получится голый фактъ: читающій заговоръ ударяетъ палкой быка по рогамъ. Вотъ о чемъ свидтельствуетъ заговоръ. Изъ этой-то палки и развился образъ черленаго вяза, дуба и, наконецъ, булатнаго дуба, который смшался съ другимъ образомъ — святого дерева. Психологическое основаніе такой переработки вполн понятно: все сильне подчеркивалась сила сопротивленія рога, вокругъ котораго и вращаются вс остальные образы. Итакъ, возможно предполагать, что существовалъ обрядъ битья быка по рогамъ. Смыслъ его ясенъ изъ текста заговора. Первоначально заговоръ не былъ такимъ сложнымъ, какимъ мы его видимъ теперь. Онъ просто заключался въ краткой формул; „Стой мой …, какъ рогъ“1)! Вотъ ячейка мотива, потомъ такъ причудливо развившагося. Развитіе наступило посл того, какъ отмеръ обрядъ. Указаній на существованіе битья быка по рогамъ мн не удалось найти, такъ что о немъ можно только догадываться на основаніи самаго текста заговора. Зато есть указанія на другой симпатическій пріемъ, съ какимъ также связанъ мотивъ рога. Существуетъ пріемъ, передающій упругость рога человку. И замчательно, что требованіе его сохранилось какъ разъ при самой краткой редакціи мотива, только что приведенной. Скоблятъ ножомъ рогъ и стружки пьютъ въ вин, приговаривая формулу.

205

Очевидно, изъ аналогичнаго пріема лченія развился и слдующій заговоръ съ сквознымъ симпатическимъ эпитетомъ. „Азъ рабъ Божій (имркъ) пойду во святое море океанъ, во святомъ мор океан есть улица костяная, въ той улиц стоитъ дворъ костяной и пойду рабъ Божій (имркъ) въ тотъ дворъ костяной, въ томъ двор стоитъ изба костяная, пятка не притирается, такъ бы у раба (рабы) Божія стоять уду по всякъ день, и по всякъ часъ, и по всяку нощь и со схода мсяца впереходъ; пойду рабъ Божій въ избу костяную, и что въ той изб костяной сидитъ старой мужъ костяной…“ Слдуетъ соотвтствующая просьба1).

Любопытно сопоставить образъ булатнаго дуба изъ приведеннаго выше заговора съ пріемомъ лченія impotentia османскими колдунами. Они, читая заговоръ отъ impotentia, вбиваютъ въ землю желзный шестъ2). Смыслъ обряда ясенъ. Къ сожалнію, самый заговоръ мн не извстенъ.

Въ печи огонь горитъ. Этотъ мотивъ разрабатывается въ любовныхъ заговорахъ, такъ называемыхъ „присушкахъ“. Редакцій его очень много, и он крайне разнообразны. Начнемъ съ боле сложныхъ и, переходя постепенно къ боле простымъ, посмотримъ, къ чему он насъ приведутъ.