Подобное волхвованіе съ желзомъ сохранилось и до нашего времени. Напримръ, въ Воронежской губ. кругомъ скота проводятъ по земл острымъ концомъ топора и потомъ топоръ перебрасываютъ черезъ скотъ крестообразно8). Несомннно, перебрасываніе топора иметъ цлью покрыть скотъ „булатной крышей“, какъ очерчиваніе — оградить „булатнымъ тыномъ“1). Такимъ образомъ, въ магическихъ обрядахъ находится, какъ будто, прочная основа для формулы „желзнаго тына“.

248

Въ латышскихъ заговорахъ находится не мене наглядный матеріалъ, показывающій, какъ на почв употребленія острыхъ орудій въ качеств предохранительныхъ средствъ противъ вдьмъ и завистниковъ могла развиться формула желзнаго тына. Латыши очень широко въ этихъ цляхъ пользуются острыми орудіями. Ножъ, коса, топоръ, иголка — все пускается въ дло. Чтобы избавиться отъ кошмара, нужно вечеромъ навязать на больного косу остріемъ вверхъ. На другое утро на больномъ будетъ кровь: кошмаръ порзался1). Чтобы еще врне оградиться отъ нечисти, очерчиваютъ вокругъ себя ножомъ кругъ и кладутъ ножъ съ собою2). Вдьмы отнимаютъ у коровъ молоко. Мы уже видли, что острые желзные инструменты употребляются съ цлью защитить скотъ отъ злого вліянія. Тождественные пріемы практикуются у самыхъ разнообразныхъ народовъ. Острый инструментъ втыкаютъ въ дверь, кладутъ на порогъ и т. д. Знаютъ это, конечно, и латыши. И вотъ какой заговоръ у нихъ развивается на этой почв: „Лети рагана (вдьма) по воздуху хоть поперекъ, а въ мой дворъ не попадешь! Мой дворъ окованъ желзомъ, изъ косъ сдланы стропила, а иголками крыты крыши, косами изрзаны, иголками натыканы“3). Конечно, такой образъ могъ развиться прямо подъ вліяніемъ обычая втыкать косы и иголки въ стропила, стны, крышу двора. Только обрядъ получилъ въ заговор гиперболическое выраженіе. Въ данномъ случа связь формулы и обряда вполн ясна. Но дальше, особенно, когда формула отрывается отъ обряда, связь эта можетъ окончательно затемниться. Образъ, родившійся на почв обряда, оторвавшись отъ него, будетъ длаться все фантастичнй и фантастичнй. Иголки и косы могутъ уже совсмъ забыться. Такъ, напр., одинъ латышскій заговоръ просто говоритъ: „Стальное покрывало надъ моими коровушками…“4). Выраженія въ род — „стальное покрывало надъ моими коровушками“, „мой дворъ окованъ

249

желзомъ“ — очень близко подходятъ къ русской формул желзнаго тына. — Обыкновенно самая формула „желзнаго тына“ оказывается вставленной въ какой-нибудь пространный текстъ. Но это результатъ позднйшей ея исторіи. Первоначально она была вполн самостоятельна и очень кратка. У Майкова есть такая запись:

Рано утромъ въ среду на страстной недл дти съ коровьими колоколами бгаютъ около деревни, приговаривая:

„Около двора желзный тынъ“1)!

Звонъ колокольчиковъ, очевидно, долженъ подтверждать существованіе желзнаго тына, который и создавало самое обнесеніе колокольчиковъ вокругъ двора. Едва ли не на той же вр въ магическую силу колокольчиковъ покоится и обычай подвязыванія колокольчиковъ въ свадебныхъ поздахъ. За это предположеніе говоритъ и то обстоятельство, что формула „тына желзнаго“ постоянно встрчается въ свадебныхъ оберегахъ. Дйствительно, какъ сейчасъ увидимъ, для возведенія „желзнаго тына“ не обязательно требуются острыя орудія. Достаточно, чтобы они были металлическими. Лужицкіе сербы по цлому селенію, отъ двора ко двору, носили палку, имвшую рукоятку въ вид руки, держащей желзный обручъ. Думали, что эта палка охраняетъ стадо отъ волковъ2). Такимъ образомъ, возможно объяснить возникновеніе формулы „тына желзнаго“ на почв обереговъ скота. Но она является непремннымъ мотивомъ почти во всхъ оберегахъ и человка. И здсь, какъ кажется, имла тоже реальную почву. Выше я отмчалъ обведеніе человка мечомъ и ножомъ и употребленіе иголокъ. Тексты латышскихъ заговоровъ заставляютъ предполагать употребленіе какихъ-то металлическихъ предметовъ, какъ талисмановъ. Можетъ быть, это были простые куски стали или желза. Въ одномъ оберег говорится: „Три куска стали для моего ребенка…“3). Отправляясь въ судъ, латышъ говоритъ: „Желзо вокругъ меня, сталь на моемъ

250

сердц, серебро на моей голов…“1). Вроятне всего, раньше онъ и на самомъ дл имлъ при себ какіе-нибудь металлическіе предметы. Указаніе на употребленіе въ оберег желза сохранилось въ сборник XVII в. Тамъ заговоръ „отъ деревъ“ предписывается читать, „стоя на желз да на камені, а в руках держат желзо да камен“. Въ самомъ заговор высказывается пожеланіе: „И ребра моі былі бы мдные и кості булатные, a тло б мое было каменное“2). Аналогичный заговоръ находимъ и у латышей: „Я родился желзнымъ ребенкомъ отъ стальной матушки; я надлъ желзную свитку, стальную шубку…“3). Сборникъ XVII вка рекомендуетъ, читая заговоръ противъ недруга, становиться на незыблемый камень и обводить вокругъ себя кругъ топоромъ, къ которому подвязано огниво4). Чтобы оградить отъ злого вліянія ребенка, безушей иголкой обводятъ вокругъ подушки, на которой спитъ ребенокъ, 3 раза и оставляютъ ее гд-нибудь въ подушк. При этомъ читаютъ заговоръ: „Горожу огороду кругомъ этого р. б. младенца (имя) отъ земли и до неба, обкладну, булатну, желзну, каменну, чтобы не брали прицы, призоры, людскіе оговоры, люди посторонны и отцовы-материны худыя думы. Во имя Отца… Аминь“5).

Едва ли подлежитъ сомннію, что ношеніе на себ колецъ, цпей и т. п. является не чмъ инымъ, какъ стремленіемъ создать вокругъ себя „желзный тынъ“. Для успха въ краж надваютъ на себя кольцо, снятое съ покойника6). Если съ невсты во время свадьбы снять кольцо, то тмъ самымъ ее можно испортить7). Ношеніе женщинами цпей вокругъ шеи распространено на Кавказ8). Подъ этимъ обычаемъ, несомннно, кроется вра въ спасительную

251

силу цпей. Героиня поэмы Джонсона о св. Георгіи — Сабра сохраняетъ свою двственность при помощи золотой цпи, обверченной вокругъ шеи1). Однако иногда повязываютъ вокругъ шеи предметы и не металлическіе, но все же почему-то обладаюшіе той же магической репутаціей. Въ Воронежской губ., провожая жениха съ невстой въ храмъ, перепоясываютъ ихь по брюху сточкой, снятой съ рыбачьихъ вентерей: къ перепоясаннымъ такъ колдунъ никогда не прикоснется2). У пермяковъ женихъ передъ внцомъ опоясывается по голому тлу лыкомъ, въ убжденіи, что лыко защищаетъ отъ колдуновъ3). Интересно съ этими фактами сопоставить французское названіе беременной женщины — femme enceinte, что буквально значитъ „огражденная женщина“. Вроятно, и французы знали обрядъ опоясыванія, и, можетъ быть, беременныя женщины у нихъ носили вокругъ тла цпи, какъ это иногда длаютъ женщины въ Сибири4). Но русское знахарство практиковало, очевидно, и другіе способы созданія тына вокругъ человка. Въ человческихъ оберегахъ самая простая формула тына почти всегда уже оказывается сросшейся съ мотивомъ „ключа и замка“.

„У меня раба Божія (имя рекъ) есть тынъ желзный. Замкнусь и запрусь двнадцатью замками и ключами, вкъ по вку, и отъ нын и до вка“5).

Возможно, что смшеніе этихъ двухъ мотивовъ пошло отъ смшенія породившихъ ихъ обрядовъ. Запираніе замка при человческомъ оберег мы уже видли. A выраженіе „у меня… есть тынъ желзный“ (а не вокругъ меня), заставляетъ предполагать, что дйствительно у человка былъ какой-то тынъ желзный. Вотъ мы и посмотримъ теперь, не даютъ ли тексты заговоровъ какихъ-нибудь указаній на характеръ этого тына. Въ одномъ оберег отъ притокъ и призоровъ говорится: