Пьер Безухов недаром был любимым героем Толстого. Пожалуй, многое из того, что говорилось выше, было характерно и для самого писателя. Толстой был очень критичен в отношении учителей Церкви, но преображался, когда речь заходила об учителях даосизма; он с большим недоверием отнесся к словам оптинских старцев, но был просто очарован Руссо… Писателя не удовлетворяло христианское учение о любви и всепрощении, и он создал свою доктрину – о непротивлении злу насилием. Толстой и его многочисленные последователи (толстовцы), по меткому замечанию Ивана Ильина, неожиданно стали «гуманнее апостола Павла и преподобного Сергия, милосерднее апостола Петра и любвеобильнее Патриарха Гермогена…»

До поры до времени образованные люди России, подобно героям романа Толстого, хотя и считали веру простого народа невежеством, но все же относились к ней снисходительно, терпели ее. Однако вскоре, это было неизбежно, должны были появиться и более радикально настроенные господа. И они появились.

«С помощью религии и церкви господствующие классы затуманивают сознание рабочих и трудящихся слоев крестьянства, превращая их в покорных рабов капиталистической, помещичьей и кулацкой эксплуатации. В Советской стране миллионы колхозников, сознательно участвующих в борьбе за строительство социализма, уже порвали с религией, осознав ее вред для трудящихся. Но немало еще есть верующих в поповские и кулацкие сказки как в городе, так и в деревне. Немало, следовательно, надо поработать, чтобы убедить верующих в противонаучности и вредности библейских сказок», – писал академик и профессиональный атеист Е. М. Губельман-Ярославский, сотрудник журнала «Безбожник».

Чтобы представить христианство в виде «поповской сказки» нужно было, действительно, «немало потрудиться». Впрочем, в выборе средств «просветители» не стеснялись.

Были в Древней Греции такие ученые мужи – софисты. Они могли доказать собеседнику все что угодно – даже то, что у него есть рога. И делали это, например, так: у некоторых живых существ есть рога. Кошки рогов не имеют. Ты живое существо, но ты не кошка – значит, у тебя есть рога.

Писатель-атеист Н. И. Юдин в своей книге «Правда о петербургских „святынях“» отвел немало места феномену плачущих икон, перемежая привычную идеологическую болтовню софизмами – то есть формально правильными, но ложными по существу умозаключениями, основанными на внешнем сходстве явлений и неправильном подборе исходных положений (сохраняю орфографию оригинала):

«…наибольшее распространение получили „чудотворные“ иконы богоматери – „пречистой девы“, „царицы небесной“, „заступницы рода христианского“. Богоматерь, или богородица, известна еще в древнем мире как мифическая покровительница плодородия и деторождения. Почетное место женского божества в религиозных культах объясняется пережитками далекого матриархата, во времена которого женщина была родоначальницей племени. <…>

Каждый монастырь и каждая церковь стремились обязательно обзавестись „чудотворными“, так как они приносили большие доходы. Ради этого духовенство устраивало „явления“ икон или же фабриковало „плачи богородиц“… Нередко „плачи богородиц“ использовались в политических целях. В самый разгар петровских реформ недовольное ими духовенство пыталось поднять против „царя-антихриста“ религиозный фанатизм масс. В одной из петербургских церквей вдруг „заплакала“ богородица. Бывший на Ладожском озере царь немедленно прискакал в столицу. Он разоблачил нехитрую поповскую механику, предал организаторов „чуда“ телесному наказанию и опубликовал приказ: „Приказываю, чтобы отныне богородицы не плакали. Если же богородицы еще заплачут маслом, зады попов заплачут кровью“ (Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России. Ч. VII. М., 1789. С. 94–97)».[11]

История с петербургской иконой в свое время входила во многие атеистические брошюры, и в наши дни ее часто используют в качестве аргумента против «клерикальных чудес». А между тем перед нами всего-навсего пример софизма. Вот он: все православные чудеса – не что иное, как обман. Почему обман? А потому обман, что Петр I разоблачил одного обманщика…

Логика железная, но с таким же успехом можно доказать все что угодно, например, что все писатели-атеисты – евреи. (Губельман-Ярославский – еврей. Он – писатель-атеист. Следовательно, все писатели-атеисты – евреи.)

Но вернемся к русскому императору. Пишущего эти строки, откровенно говоря, сразу насторожили слова из приказа государя Петра Алексеевича. Как-то не верилось, что царь мог приказать подобное. Пришлось отправиться в Публичную библиотеку. В восьмом томе «Деяний Петра Великого» на указанных страницах ничего подобного не оказалось, но спустя некоторое время я был вознагражден за свое упорство. В седьмой части эта история отыскалась. И оказалась даже интересней, чем можно было ожидать.

«От Р. Х. 1720.

1 мая [Петр] присутствовал при спуске нового девяностошестипудового корабля, наименовав его Фридрихштатом. По сем Великий Государь ездил на работу Ладожского канала. Присутствие его при сих работах оживотворяло, так сказать, вновь души работающих и вливало в них новые силы.

В сию бытность Монаршую при сих работах поместим мы происшедшее в отсутствие его в Петербурге и записанное у господина профессора Штелина. Известно, что в первые годы по застроении сего города были Великому его Строителю премногие и сильные препятствия не токмо от неприятеля, среди которого он его застроил, но и от злобы и суеверия и неразумия, все силы напрягавшего к воспрепятствованию оного; однако ж мужество и постоянство Великого Государя всего оного было сильнее. В сию же отлучку Его Величества вдруг разнесся слух, что в одной церкви, и именно Троицкой, на Петербургской стороне большой образ Богоматери проливает слезы. Народ начал в великом множестве туда собираться. Суеверие приплело к сему опасное толкование, что Мать Божия недовольна сею страною, и слезами своими возвещает великое несчастье новому городу, а может быть, и всему Государству. Канцлер граф Головкин, живший неподалеку от сей церкви, пошел туда, однако не токмо не мог разогнать сбежавшегося народа, но едва и сам мог сквозь тесноту назад выбиться. Он тотчас отправил гонца к Государю с известием о сем происшествии и о ропоте в народе.

Великий Государь, ведая из опыта, что и одна искра суеверия может произвести страшный пожар, ежели заблаговременно оная не будет затушена, тотчас отправился в путь, ехал всю ночь, и на другой день поутру, прибывши в Петербург, тотчас подошел в помянутую церковь, где встречен был тамошними священниками и отведен к плачущему образу. Его Величество хотя сам и не видел слез, но многие из бывших там уверяли его, что действительно недавно оные видели. Государь, рассматривая несколько времени образ весьма пристально, приметил нечто подозрительное в глазах. Однако, не давши другим того приметить, приказал он одному из священников снять икону с места и отнести за собою во дворец. Тамо прозорливый Монарх рассматривал сей покрытый лаком образ весьма тщательно в присутствии канцлера, некоторых из знатнейших придворных, высшего духовенства и священников той церкви, которые сняли образ с места и принесли во дворец.