Теккерей Уильям Мейкпис
Шрифт:
Эта угрюмая и холодная вжливость не всегда не нравилась старику. Онъ такъ привыкъ къ раболпной угодливости и къ торопливому повиновенію всхъ окружающихъ его, что ему иногда надодало ихъ раболпство и нравилась маленькая независимость. Изъ разсчота или изъ благородства Фирминъ ршился, поддерживать независимыя отношенія съ его сіятельствомъ. Съ перваго дня ихъ встрчи онъ никогда отъ нихъ не отступалъ и имлъ удовольствіе видть только вжливое обращеніе со стороны своего благороднаго родственника и паціента, который славился своей грубостью почти со всми, кто попадался ему на глаза.
По намёкамъ его сіятельства въ разговор онъ показалъ доктору, что ему были извстны нкоторыя подробности ранней карьеры Фирмина: она была сумасбродная и бурная. Фирминъ надлалъ долговъ, поссорился съ своимъ отцомъ, вышелъ изъ университета, и ухалъ за границу; жилъ въ обществ кутилъ, которые каждую ночь играли въ карты и кости, а по утрамъ иногда брались за пистолеты; онъ самъ убилъ на дуэли одного знаменитаго итальянскаго авантюриста, который палъ отъ руки его въ Неапод. Лтъ двадцать-пять назадъ, пистолетные выстрлы можно было слышать иногда въ лондонскихъ предмстьяхъ очень рано по утрамъ; а кости употреблялись во всхъ игорныхъ домахъ. Кавалеры ордена Четырёхъ Королей путешествовали изъ столицы въ столицу, боролись между собою или обманывали простяковъ. Теперь времена перемнились. Только sous-officers, поссорившись въ провинціальныхъ кофейняхъ за домино, выходятъ на дуэли.
— Ахъ, Боже мой! говорилъ мн намедни со вздохомъ въ Оэйскомъ клуб [12] одинъ ветеранъ-понтёръ:- не грустно ли думать, что если бы мн хотлось промотать для своего удовольствіи пятидесяти-фунтовый билетъ, и не знаю въ Лондон ни одного мста, гд я бы могъ проиграть его?
И онъ съ любовью припомнилъ имена двадцати мстъ, гд могъ весело проиграть деньги въ своей молодости.
Посл довольно продолжительнаго пребыванія за границей, мистерь Фирминъ воротился на родину, получилъ позволеніе опять вступить въ университетъ и вышелъ съ степенью баккалавра медицины. Мы разсказывали какъ онъ бжалъ съ племянницей лорда Рингуда и подвернулся гнву этого вельможи; кром гнва и ругательствъ его сіятельство не могъ сдлать ничего. Молодая двушка была свободна выйти за кого хотла, а ея дядя отвергнуть или принять его. Мы видли, что его сіятельство не прощалъ её до-тхъ-поръ, пока не нашолъ удобнымъ простить. Каковы были намренія лорда Рингуда относительно его имнія, сколько онъ скопилъ, кто будетъ его наслдникомъ — никто не зналъ. Разумется, многіе сильно этимъ интересовались. Мистриссъ Туисденъ съ мужемъ и дтьми были голодны и бдны. Если дядюшка Рингудъ оставилъ деньги, он очень пригодились бы этимъ трёмъ бдняжечкамъ, отецъ которыхъ не имлъ такого большого дохода, какъ докторъ Фирминъ. Филиппъ былъ милый, добрый, откровенный, любезный, сумасбродный малый; они вс его любили. Но у него были свои недостатки, которыхъ нельзя было скрыть, и вотъ недостатки бднаго Филя постоянно разбирались при дядюшк Рингуд милыми родственниками, которые знали ихъ слишкомъ хорошо. Малые родственники! какъ они добры! Я не думаю, чтобы тётка Филиппа бранила его передъ милордомъ. Эта смирная женщина спокойно и кротко выставляла права своихъ любимцевъ и съ любовью распространялась о настоящемъ достаточномъ состояніи молодого человка и о его великолпныхъ будущихъ надеждахъ. Теперь проценты съ тридцати тысячъ фунтовъ, а потомъ наслдство посл отца, который такъ много накопилъ — чего еще нужно молодому человку? можетъ-быть и этого уже слишкомъ много для него. Можетъ-быть онъ слишкомъ богатъ для того, чтобы трудиться. Хитрый старый пэръ соглашался съ своей племянницей и понималъ какъ нельзя лучше на что она мтила.
12
Очень модный клубъ, гд прежде происходила страшная игра. Прим. Перев.
— Тысяча фунтовъ годоваго дохода! Что такое тысяча? ворчалъ старый лордъ. Этого мало для того, чтобы играть роль джентльмэна и слишкомъ довольно для того, чтобы заставить лниться молодого человка.
— Ахъ, право, ужь какъ этого мало! вздыхала мистриссъ Туисденъ. — Съ такимъ большимъ домомъ, жалованьемъ мистера Туисдена, просто, нечмъ жить.
— Нечмъ жить! Можно умереть съ голода, ворчалъ милордъ съ своей обычной откровенностью. — Разв я не знаю чего стоитъ хозяйство и не вижу, какъ вы экономничаете. Буфетчики и лакеи, экипажи и лошади, обды — хотя твои обды, Марія, не знамениты.
— Они очень дурны, я знаю, что они дурны, говоритъ лэди съ сокрушеніемъ: — но мы не въ состояніи давать обдовъ лучше.
— Лучше, разумется, вы не можете. Вы глиняные горшки и плаваете съ мдными горшками. Я видлъ намедни: Туисденъ гуляетъ по Сент-Джэмской улиц съ Родсомъ, этимъ долговязымъ. (Тутъ милордъ засмялся и выказалъ множество клыковъ, которые придавали особенно свирпый видъ его сіятельству, когда онъ былъ въ весёломъ расположеніи духа). Если Туисденъ гуляетъ съ высокимъ человкомъ, онъ всегда старается не отставать отъ него — ты это знаешь.
Натурально, бдная Марія знала странности своего мужа, но она не сказала, что ей не нужно напоминать о нихъ.
— Онъ такъ запыхался, что едва могъ говорить, продолжалъ дядюшка Рингудь:- но онъ растягивалъ свои маленькія ножки и старался не отставать. Онъ низенькій, le cher marі, но у него много отваги. Эти низенькіе люди часто бываютъ таковы. Я видлъ какъ онъ до смерти уставалъ на охот, а пробирался по вспаханнымъ полямъ за людьми, у которыхъ были ноги вдвое длинне чмъ у него. Вмсто большого дома и кучи лнтяевъ-слугъ, зачмъ вы не наймёте одну горничную и не дите баранину за обдомъ, Марія? Вы съ ума сходите, стараясь свести концы съ концами — ты сама это знаешь. Ты не спишь по ночамъ отъ этого: я знаю это очень хорошо. Вы нанимаете домъ, который годится для людей вчетверо васъ богаче. Я даю вамъ моего повара, но я не могу обдать у васъ, если не пришлю своего вина. Зачмъ вы не возьмёте бутылку портера, кусокъ баранины и коровьи рубцы — это чудо какъ вкусно! Бдствія, навлекаемыя на самихъ себя людьми, которые стараются жить выше своихъ средствъ, ужасно смшны, ей-богу! Взгляните-ка на этого молодца, который отворилъ мн дверь, онъ такъ высокъ, какъ мои собственные лакеи. Перезжайте-ка въ тихую улицу, въ Бельгрэвію, гд-нибудь, и наймите опрятную горничную. Никто не станетъ думать о васъ на волосъ хуже — и вы будете жить такъ хорошо, какъ если бы жили здсь съ прибавочной еще тысячей фунтовъ въ годъ. Совтъ, который я вамъ подаю, стоитъ этихъ денегъ.
— Совтъ очень хорошій; но я думаю, сэръ, что я предпочла бы тысячу фунтовъ, сказала мистриссъ Туисденъ.
— Разумется. Вотъ это слдствіе вашего фальшиваго положенія. Въ доктор хорошо то, что онъ гордъ какъ Луциферъ, и сынъ его также. Они не жадны къ деньгамъ; они поддерживаютъ свою независимость. Когда я въ первый разъ пригласилъ его, я думалъ, что онъ какъ родственникъ, будетъ лечить меня даромъ, но онъ не хотлъ; онъ потребовалъ платы, ей-богу! не хотлъ прізжать безъ этого. Чертовски невыносимый человкъ этотъ Фирминъ. И молодой такой же.
Но когда Туисденъ и его сынъ (можетъ-быть по наущеніямъ мистриссъ Туисденъ) старались разъ или два выказать независимость въ присутствіи этого льва, онъ разревлся, накинулся на нихъ, такъ что они убжали отъ его воя. Это напоминаетъ мн одну старую исторію, которую я слышалъ — совсмъ старую, старую исторію, которую добрые старики въ клуб любятъ вспоминать — о милорд, когда онъ былъ еще Лордомъ Синкбарзомъ, онъ оскорбилъ отставного лейтенанта, который отхлесталъ его сіятельство самымъ секретнымъ образомъ. Говорили, что Лордъ Синкбарзъ наткнулся на браконьеровъ, но на самомъ-то дл, это милордъ стрлялъ чужую дичь, а лейтенантъ защищалъ свою собственность. Я не говорю, что это былъ вельможа образцовый; но когда собственныя страсти или интересы не сбивали его съ толку, это былъ вельможа весьма проницательный, съ юморомъ и съ здравымъ смысломъ, и могъ при случа подати хорошій совть. Если люди хотли становиться на колна и цаловать его сапоги — прекрасно! Но тотъ, кто не хотлъ, былъ свободенъ не производить этой операціи. Самъ папа не требуетъ этой церемоніи отъ протестантовъ; и если они не хотятъ цаловать его туфеля, никто и не думаетъ совать имъ насильно его въ ротъ. Филь и его отецъ, вроятно, не хотли трепетать передъ старикомъ, не потому, что они знали, что онъ былъ забіяка, котораго можно было свалить съ ногъ, но потому, что это были люди умные, которымъ всё равно, кто былъ забіяка, кто нтъ.