Шрифт:
— Да, да! Истину, истину, мама! громко и горячо сказала двушка, быстро приподнявъ наклоненную голову вверхъ.
— Ваше мнніе, князь? вопросительно сказала хозяйка, замтившая въ Кречетов сильное желаніе говорить.
— Истину, истину! Мое мнніе? какъ-бы повторяя вопросы, на которые онъ долженъ отвчать, и желая выиграть время для толковаго отвта, началъ Кречетовъ, вороша свои волосы на голов. — Мннія вырабатываются жизнью: матерью и семьей — въ начал, школою и университетомъ — въ средин и практикою жизни — въ конц-концовъ. Разныя жизни — разныя мннія, и, кажется, правъ тотъ, кто. говоритъ, что каждое мнніе справедливо, если только оно искренно… Низенькій Гулливеръ попалъ въ среду карликовъ лиллипутовъ, долго прожилъ среди нихъ, — и сроднился съ мнніемъ, что онъ великанъ. Черезъ нсколько лтъ, попавъ опять въ среду подобныхъ себ, и даже выше себя ростомъ людей, онъ уже не могъ отршиться отъ взгляда на себя, какъ на великана. Привычка — вторая натура, и разубдить Гулливера было нельзя… Донъ-Кихоть примръ того же. Не опровергнуть, не. разубдить того, кто жизнью выработалъ мнніе, что онъ, кром того, что есть человкъ, гражданинъ, онъ еще — плюсъ Капиталъ, доходъ, процентъ! Я признаю подобное мнніе необходимою принадлежностью извстной категоріи людей, но я радъ, что не принадлежу къ ихъ числу…. Дай Богъ только, чтобы подобной категоріи мужчины громко высказывали свои мысли и женились на двушкахъ подобныхъ же мыслей; но грустно будетъ, разыграется страшная драма, если съ мужчиной подобныхъ мыслей свяжетъ судьбу свою двушка, смотрящая на мужчину только какъ на гражданина съ извстными обязанностями предъ отечествомъ. Горе, если такая двушка свяжетъ судьбу свою съ мужчиной плюсъ капиталъ я узнаетъ о его двойственности, когда будутъ уже дти, когда будетъ потеряна еи молодость и ея лучшія силы!.. Можно оцнивать себя изъ пяти процентовъ, по сумм получаемаго жалованья, и можно оцнивать себя по сумм добра и пользы, приносимой обществу; можно стремиться и достигать хорошихъ окладовъ, и можно стремиться къ плодотворной дятельности гражданина для пользы общественной…. Кто правъ, кто боле полезенъ — вопросъ не въ этомъ. Его разршитъ исторія этихъ людей, этихъ направленій. Но есть съ такими направленіями и мужчины и женщины, и я еще разъ пожелаю только одного, чтобы, сама судьба соединяла и его и ее одной категоріи, но горе, если случай соединитъ его одной категоріи съ нею другой категоріи!
— О, да! глухо сказалъ Орцкій.
— Слова и мысли, которыхъ ни опровергать, ни защищать нельзя, холодно, безъ раздраженія, обращаясь взглядомъ къ хозяйк сказалъ Лукомскій, сказалъ такъ, какъ говорятъ прокуроры на разсужденія новичка адвоката, который, вмсто опроверженія факта или смягченія его, занесся своею молодою горячностью и неопытностью на высоту критики о вмняемости факта вообще. Слова, слова! говоритъ такому защитнику прокуроръ и посматриваетъ на предсдателя, что-де предсдатель не останавливаетъ болтуна.
— Я понялъ вашу мысль, князь, и нахожу, что вы правы, а господинъ…. а Орестъ Ильичъ ошибается, началъ Львовъ. — Я невольно вспомнилъ слдующій случай: дня три назадъ, гуляя по городу я невольно былъ удивленъ, не встртивъ въ немъ ни одного частнаго пансіона, какъ для мальчиковъ, такъ и для двочекъ. Мн невольно пришла тогда мысль устроить самому пансіонъ, и невольно же явился отвтъ: когда женюсь…. Представьте же себ, что я, оцненный Орестомъ Ильичемъ въ сорокъ, а въ будущемъ — во сто тысячъ, женюсь на двушк тоже съ сорока тысячами, но которая не хочетъ полезно трудиться, а хочетъ только нарядовъ, танцевъ, баловъ и тому подобнаго!.. Ея сорока тысячъ не хватитъ и на три года, а моихъ процентовъ, моего жалованья….
— Папа, папа идетъ! вскрикнула Катерина Дмитріевна, заслышавъ движеніе въ прихожей, и, съ шумомъ отодвинувъ кресло, убжала изъ столовой, прервавъ недоконченную рчь Львова.
Съ уходомъ двушки, хозяйка покинула роль предсдательницы и молча принялась наливать чай въ три стакана, потомъ поставила ихъ въ рядъ на стол, у широкаго кресла, и ушла тоже на встрчу мужа; а гости встали изъ-за стола и, образовавъ изъ себя дв группы, вели не громкій разговоръ. Одну группу составляли: Львовъ, Вороновъ и Кожуховъ, а другую — Лукомскій и Орцкій. Кречетовъ продолжалъ сидть у стола, досадуя на самого себя. Онъ былъ недоволенъ своею рчью въ опроверженіе философіи Лукомскаго, — находилъ ее черезъ-чуръ личною, тогда какъ можно бы было стать на отвлеченную точку…. и онъ раздражительно кусалъ губы и ерошилъ волосы.
— О, да! говорилъ негромко Орцкій, — вамъ возражали слабо…. Вы, о, да! Вы возбудили новую точку! О, да! О, да! Очень врный взглядъ на подругу жизни! О, да!
— Взглядъ, чуждый идеализма, сентиментализма, піетизма и, даже, прудонизма и нигилизма. Мой взглядъ можно назвать позитивнымъ, научнымъ…. Противъ него можно говорить одни только слова, слова и слова, отвтилъ Лукомскій.
— О, да! О, да! Вы правы, о, да!
— А наука — трудная вещь, продолжалъ Лукомскій. — Противъ нея, противъ ея выводовъ, такъ мало доступныхъ для пониманія не стоящихъ на высот науки, всегда встртишь толпу противниковъ, порицателей. Но за то и всегда были люди науки, проводящіе ея истины въ жизнь!
— О, да! О, да! Но мн. кажется, о, да! вы не послдовательны. Mademoiselle Плитова хороша, мила, симпатична, о, да! умна…. Вашъ выборъ съ общечеловческой. точки, о, да! вы такъ сказали? я одобряю, о, да! Но choisisses votre femme par l'orelle bien plus que par les yeux! о, да!.. Мн кажется, вашъ выборъ противорчитъ вашей научной точк, о, да!.. Вдь за mademoiselle Плитовой только имніе, самое большее тысячъ въ тридцать, а васъ нужно капитализировать по меньшей мр тысячъ въ семьдесятъ, о, да!.. Я не считаю блья, тряпокъ и…. et cetera…. о, да!
— Вы ошибаетесь. За mademoiselle Плитовой еще деньгами тысячъ около ста, сухо сказалъ Лукомскій.
— Нтъ, нтъ! О, да! Справьтесь точнй…. Я раздляю вашу научную точку, о, да! Я ее чутьемъ чуялъ и всегда хотлъ ей слдовать, о, да!.. О mademoiselle Шатовой я обстоятельно знаю и…. и…. о, да! Она не подходитъ подъ науку, хотя она, о, да! восхитительна, умна, отлично играетъ…. Но…. О, да!.
Въ это время въ другой групп шелъ также тихій разговоръ.
— Я бы на вашемъ мст, господа, говорилъ Кожуховъ, не прозвалъ эту прелестную двушку. — Сколько ума, доброты, любви и искренности! Кром того, молодость, красота и богатство…. Тутъ, какъ не оцнивай себя, подходящій товарецъ….
— А вы сами, Петръ Ивановичъ, чего зваете? улыбаясь и смотря разсянно внизъ на свои ноги, сказалъ Вороновъ, какъ говорятъ люди, когда желаютъ не показать вида, что ими уже закинута удочка туда, куда другіе только совтуютъ закинутъ.
— Мн тридцать пять лтъ, я не для такихъ! отвтилъ Кожуховъ, и въ его искусственно-гортанномъ голос слышна была грусть, что ему тридцать пять или что онъ не для такихъ. — Для васъ, господинъ Львовъ, продолжалъ онъ, — это неземное созданіе. Вы молоды, заняты дломъ, которое такъ нравится барышнямъ, вамъ очень идетъ небеснаго цвта мундиръ…. Вамъ будетъ грхъ, если уступите ее другому!