— Сядь, папа! — посл крпкаго поцлуя отца и страстнаго объятія его шеи, говорила дочь уже боле спокойнымъ голосомъ. — Ты сядь и слушай, что будетъ говорить твоя Екатерина.

Отецъ слъ и, сдвинувъ немного брови, принялъ видъ искуственно-внимательнаго слушателя.

— Нтъ, папа, не такъ! Ты сядь прямо и смотри мн въ глаза. Если ты будешь шутить или лгать, я увижу и перестану любить тебя, — опять громко сказала дочь.

Отецъ слъ, какъ говорила дочь, и въ его ум мелькнула мысль о вроятности начала любви въ сердц его Екатерины.

— Вчера, передъ твоимъ приходомъ, папа, зашелъ разговоръ о приданомъ для невстъ, — начала дочь. — Лукомскій доказывалъ, что у каждаго мужчины есть капиталъ, на который идутъ проценты и на нихъ мужчина живетъ…. Но у женщинъ нтъ капитала, он не получаютъ жалованья и имъ не на что жить…. Вотъ поэтому за невстами должно давать приданое, иначе не будетъ равенства между мужемъ и женою, а равенство необходимо, иначе жена будетъ рабою мужа…. Такъ говорилъ Лукомскій, папа! — быстро сказала она послднюю фразу, замтивъ измненіе мускуловъ на лиц отца и какъ бы говоря ему, что еще не слдуетъ начинать говорить ему, отцу, что это еще чужая рчь, а вопросы ея и его отвты будутъ впереди.

— Что же было дальше? — сказалъ отецъ.

— Орцкій, — продолжала дочь, — сказалъ „о, да!“ Кожуховъ крикнулъ „браво!“ Мама похвалила ораторскій талантъ Лукомскаго. Остальные гости молчали. Мн очень интересно было слушать — сама не знаю отчего, — добавила она, помолчавъ одно мгновеніе. — Мама предложила каждому сказать свое мнніе, и я такъ обрадовалась, что интересный разговоръ не прекратится, что, какъ школьница, закричала: истины, истины хочу!.. Теб смшно, папа? — съ укоромъ спросила дочь.

— Ты такъ хорошо передаешь, — улыбаясь сказалъ отецъ. — Я будто вижу, какъ все это происходило, представляю себ, какой ты восторженной красавицей была тогда, — невольно порадовался и засмялся…. Слушаю дале.

— Дале началъ Кречетовъ, — продолжала разсказъ дочь. — Онъ имлъ такой серьезный видъ и такъ хорошо началъ, что я, какъ мертвая, слушала его…. Онъ повторилъ сперва мое восклицаніе: „истину, истину“, потомъ слова мамы: „мое мнніе“, а потомъ…. заговорилъ непонятно. Выходило, что у каждаго есть свое мнніе, что разубдить въ этомъ мнніи нельзя, но что хорошо, когда не скрываютъ своихъ мнній и что въ брак только тогда счастливы, когда мужъ и жена имютъ одинаковыя мннія…. Онъ говорилъ хорошо, съ пренебреженіемъ къ Лукомскому, но…. я не довольна была. Мн хотлось не то услышать, и я сердилась…. Я не знаю сама, папа, отчего, — опять добавила она, замтивъ особенно пытливый взглядъ отца, какъ бы желавшаго отгадать причину недовольства дочери на Кречетова. — Потомъ говорилъ Львовъ, — продолжала дочь. — Онъ также не соглашался съ Лукомскимъ. Онъ говорилъ, что если онъ женится на двушк и съ приданымъ, но втренной, то приданое скоро уйдетъ на наряды и балы и…. Я не дослушала его, папа. Мн стало еще боле досадно и я убжала къ теб на встрчу.

— И только?

— Еще немножко, папа, — отвтила дочь и продолжала. — Ты остался съ Кречетовымъ въ столовой, а мы вс пошли въ залу. Сперва я играла, а Львовъ плъ, а остальные гости и мама были далеко отъ насъ…. Когда Львовъ кончилъ пть, я просила его докончить разсказъ, который я прервала, когда ушла встртить тебя. Онъ сказалъ, что только хотлъ сказать, что женская душа и сердце дороже всего міра. „А разв,- сказала я, — у женщинъ, кром души и сердца, нтъ ничего, что цнитъ Лукомскій и мужчины въ себ?“… И показалось мн, папа, что у меня ничего больше нтъ, что я глупа, ничего не знаю, ничего не умю длать… Я потомъ долго, долго думала въ постели: глупа я или нтъ. И я, папа, ршила, что я глупа. И это правда, папа! Зачмъ же ты не сдлалъ меня умной? Или я не могу быть умной?…

Дочь замолчала и грустно, но пристально смотрла на отца, а отецъ, судя по движенію мускуловъ у его рта, казалось, хотлъ сейчасъ же начать говорить, но, вмсто того, стиснулъ губы и молчалъ, продолжая прямо смотрть въ глаза дочери.

— Екатерина! ты не влюблена?… Теб особенно никто не нравится изъ мужчинъ? — спросилъ онъ посл долгаго молчанія.

— Нтъ, папа, — качая головой, спокойно отвчала дочь.

— Кречетовъ теб особенно не нравится? Онъ не лучше для тебя всхъ остальныхъ мужчинъ, которыхъ ты знаешь? — допытывался отецъ.

— Онъ мн кажется лучше всхъ остальныхъ…. Онъ некрасивъ лицомъ, все сердится, неловкій, но онъ — откровенный, смлый, простой, — такъ же спокойно отвчала дочь.

Отецъ молчалъ. „Такъ покойно не будетъ говорить двушка о любимомъ мужчин,- подумалъ онъ. — А жаль: Кречетовъ — славный малый…. Но вдь она еще никого не любитъ, Кречетовъ ей не противенъ, — любовь можетъ еще явиться“.

— Ты не глупа, Екатерина, — сказалъ онъ посл долгаго молчанія. — Есть, быть-можетъ, умне тебя, но и ты умне многихъ, очень многихъ двушекъ.

Дочь отрицательно качала головой.

— Ты пробовала свои силы?… Работала самостоятельно надъ чмъ-нибудь?

— Пробовала, папа, и ничего не выходитъ, — грустно отвчала дочь.

Отецъ вопросительно смотрлъ на нее.

— Я пробовала узнать, какъ ведетъ мама хозяйство, какъ управляетъ имніями — и ничего не вышло…. Я никакъ не могла понять, да мн и скучно показалось…. Потомъ я пробовала писать дневникъ, начала записывать все, вс разговоры…. и когда слушала — было интересно, а начала записывать — такая скука, ничего особеннаго, много непонятно….