— Извините меня, — снявъ шляпу, сказалъ Могутовъ. — Я сказалъ то, что думалъ, но сказалъ не такъ, какъ думалъ… Мн показались ваши слова не только хвастливыми, но и злыми. Я хотлъ доказать это, но, вмсто того, неудачно съострилъ. Вышла ругань вмсто проповди. Извините, я не хотлъ васъ ругать.

Онъ стоялъ безъ шляпы, прямо глядя въ лицо Софьи Михайловны и досадуя на себя за остроту, сказанную такъ не кстати и безъ пользы. Онъ зналъ по простымъ рабочимъ, какая чуткая къ правд душа, какой свтлый умъ часто скрывается подъ жалкою вншностью и тупымъ на видъ лицомъ; онъ испыталъ не разъ, какую силу иметъ искреннее слово, горячее убжденіе на искорененіе заблужденій и предразсудковъ; онъ считалъ мннія и убжденія каждаго человка плодомъ всей его жизни, жизнь считалъ школой и наукой и думалъ, что не легкою насмшкой, а серьезнымъ разговоромъ нужно опровергать мннія противника и только тогда, если противникъ желаетъ слушать опроверженія.

— Но вы можете еще доказать, мы васъ слушаемъ, — смотря на Могутова, продолжала Софья Михайловна.

— Это лишнее будетъ, — сказалъ онъ.

— Почему? — живо спросила Софья Михайловна.

— „Учить другихъ — потребенъ геній, потребна высшая душа, а мы съ своей душой лнивой, себялюбивой и пугливой не стоимъ мднаго гроша“, — сказалъ онъ, вспомнивъ это изреченіе Некрасова и продолжая досадовать на себя за неудачную проповдь. — Но вы простите меня.

Софья Михайловна улыбалась, смотрла на него и любовалась имъ. Онъ, дйствительно, былъ теперь оригинально красивъ: онъ стоялъ ровно, съ поднятой вверхъ головою, съ закинутыми назадъ длинными волосами, съ серьезнымъ лицомъ и съ большими угрюмыми глазами, устремленными на нее; но во взгляд замтна была просьба о прощеніи.

— Богъ знаетъ, что вы выдумали! — улыбаясь и подавая руку Могутову, нжно проговорила она. — Вотъ вамъ моя рука въ знакъ полнаго примиренія и полнаго забвенія вашей ругатни, хотя я право приняла все за мткую шутку… Вы, кажется, забыли, что стоите безъ шляпы?… Ха-ха-ха! Какъ вы оригинально-просты!.. Ха-ха-ха-ха!

Онъ позабылъ, что снялъ шляпу, продолжая досадовать, что у него до сихъ поръ не выработался характеръ настолько, чтобы каждое слово, каждый поступокъ были обдуманы, строго-сознательны. Подавая руку Софь Михайловн, онъ подалъ ее вмст со шляпой, которую держала рука, и удивленіе, и торопливость, съ которыми онъ надвалъ шляпу, отразились грустною улыбкой на его лиц.

— Извольте намъ отрекомендоваться! Намъ очень пріятно съ вами познакомиться посл такой оригинальной встрчи, — пожимая руку Могутова и продолжая улыбаться.,- сказала Софья Михайловна.

— Моя фамилія Могутовъ, — потянувъ изъ рукъ Софьи Михайловны свою руку, — сказалъ онъ.

— Вотъ не ожидала видть васъ такимъ! — и Софья Михайловна еще разъ окинула его пристальнымъ взглядомъ, какъ бы желая убдиться, не обманываетъ ли онъ ее. — О васъ такія страсти говорятъ въ город!.. А вы очень скромны и стыдливы, — боитесь даже словомъ обидть… Полное разочарованіе! Правда, Катя?…

Катя стояла съ опущенной внизъ головой и ничего не отвчала.

— Вы знаете, что про васъ говорятъ? — спросила Софья Михайловна, не дождавшись отвта падчерицы.

Онъ утвердительно кивнулъ толовою

— И есть въ томъ правда? — спросила она.

— Нтъ… Вотъ и вы обзовете меня ругателемъ и тогда — ложись да и умирай, — отвтилъ онъ.

— Я вижу, что вы шутите. Что вамъ за дло до басенъ?… Про меня, да и про всхъ у насъ Богъ знаетъ что разсказываютъ, а видите, я не похожа на умирающую, — весело говорила Софья Михайловна.

— Работы не дадутъ, — сказалъ онъ.

— Ахъ, да!.. У васъ можетъ-быть нтъ средствъ?… Я сужу всхъ по себ, замтивъ усилившуюся серьезность его лица, — продолжала она. — У меня есть средства, мн кажутся вс богатыми… Какъ это глупо!

— Я сказалъ не о средствахъ къ жизни, а о работ… Безъ работы и при средствахъ нельзя жить. „Нтъ бды кручинне — безъ работы парню маяться“, — сказалъ онъ и поклонился, думая уходить.

— Я васъ еще немного задержу. Вы извините?… Да?… Отлично, — сказала Софья Михайловна, хотя онъ ничего не отвчалъ, а вопросительно смотрлъ на нее.

„Тшится новой игрушкой дитя, — думалъ онъ. — Какой смыслъ изъ всего этого?… А другая?… — Онъ посмотрлъ на другую. Глаза ихъ встртились. Она смотрла на него пытливо, широко раскрывъ свои большіе глаза, которые, встртивъ его взглядъ, быстро и стыдливо опустились внизъ. — Другая смотрятъ какъ на звря и пужается, какъ малое дитя“, — подумалъ онъ.

— Вы видите предъ собою мать и дочь, — продолжала Софи Михайловна. — Мы, — правда, Катя? — очень желаемъ познакомиться съ вами и надемся, что вы постараетесь узнать, кто мы, — дамамъ неприлично самимъ рекомендоваться… Но вы непремнно должны быть у насъ, — слышите? Мой мужъ — земскій дятель. Дмитрій Ивановичъ Рымнинъ, — не забудете?

Онъ кивнулъ головой.

— Теперь до свиданья, — улыбаясь, кланяясь и подавая руку, сказала Софья Михайловна.

— Прощайте, тоже подавая руку и прямо смотря въ лицо Могутова, — сказала Катерина Дмитріевна.

Могутовъ посмотрлъ на нее и ей, какъ и ея мачих, пожалъ руку не очень крпко, но и не очень слабо, обыкновеннымъ пожатіемъ. Въ пожатіи Катерины Дмитріевны было мене крпости и силы, чмъ въ пожатіи Софьи Михайловны. Барыни сошли съ холма, сли въ щегольской фаэтонъ, запряженный парой красивыхъ лошадей, съ бородатымъ кучеромъ на козлахъ и съ ливрейнымъ лакеемъ, который ловко посадилъ барынь и еще боле ловко вскочилъ на мсто рядомъ съ кучеромъ. Могутовъ стоялъ на холм и видлъ всю ловкость лакея, и только когда экипажъ тронулся и Софья Михайловна, оглянувшись, кивнула ему головой, онъ сошелъ съ холма и скоро зашагалъ въ городъ.