„Экій случай! — думалъ онъ дорогою. — Аристократки въ бархатахъ и соболяхъ изволили разговаривать и даже просили пожаловать на домъ „вреднаго въ нравственномъ и правительственномъ отношеніяхъ“!.. Нтъ, Перехавшій преувеличиваетъ!.. „Свти же солнце красное, покуда я зеркало не пріобрлъ, на тнь свою мн нужно наглядться!“… Чепуха! Герой исторіи съ институтками — вотъ корень, вотъ причина… Додутъ до города и позабудутъ… „Еще и башмаковъ не износила, въ которыхъ шла за гробомъ“… Это объ аристократахъ сказалъ Шекспиръ… А ты? Ты не забудешь меня? — Нтъ. Любовь и цль жизни связываютъ насъ, — зачмъ намъ забывать другъ друга?..

Ну, а ты, Лёля, что ты теперь?… Какой извергъ завелъ тебя въ болото?… Какъ вырвать тебя изъ него?…“

Онъ не хотлъ, вроятно, думать о болот и способ извлеченія изъ онаго Лели, такъ какъ тряхнулъ, головой и еще скоре и не думая зашагалъ по шоссе.

— Какой онъ робкій!.. Я ожидала видть его смлымъ и дерзкимъ, а онъ боится муху обидть, — говорила Софья Михайловна въ фаэтон.

— Онъ — не трусъ, мама, — замтила Катерина Дмитріевна.

— Я не говорю, что онъ — трусъ, но… черезчуръ деликатенъ. Это къ мущин даже не идетъ.

— Онъ — не сладкій, мама… Вороновъ черезчуръ деликатный, а онъ на него не похожъ, — сказала Катерина Дмитріевна.

— Да?… Но, право, онъ — оригиналъ. Высокій, плотный, угрюмый и — тихая овечка вмст. Какъ досадно, что я не распросила, за что его прислали?… Но какъ проницателенъ нашъ городъ! Какую подходящую исторію сочинили!.. Это, кажется, Кожуховъ детъ верхомъ? — спросила Софья Михайловна, хотя ясно видла, что хавшій на встрчу на прекрасной вороной лошади былъ Кожуховъ.

Всадникъ остановилъ коня, не дозжая шаговъ десяти до экипажа, и, когда фаэтонъ сравнялся съ нимъ, ловко отдалъ честь сперва по-военному — подъ козырекъ, потомъ, приподнявъ шляпу и отнеся ее далеко въ сторону, медленно и набокъ наклонивъ голову. Фаэтонъ похалъ шагомъ и всадникъ, покрывъ голову шляпой, тоже похалъ шагомъ, сбоку фаэтона, тамъ, гд сидла Софья Михайловна.

— Угадайте, съ кмъ мы встртились? — спросила Софья Михайловна посл обычныхъ привтствій и разспросовъ о здоровь дамъ, ихъ супруга и отца.

— Неужели съ волкомъ? — шутливо, гортаннымъ голосомъ, спросилъ Кожуховъ.

— Мы и сами думали, что съ волкомъ, но волкъ оказался, — для насъ, по крайней мр,- тихой овечкой. Догадались?

— Ручные волки бываютъ, но „сколько волка ни корми, онъ все въ лсъ смотритъ“, Софья Михайловна, и ихъ всегда держатъ на цпи.

— Вы сегодня плохой отгадчикъ… Какъ вы пожелтли!.. Вы не больны? — смотря пристально на Кожухова, съ участіемъ сказала Софья Михайловна.

— Благодарю васъ. Здоровъ, но сплю четыре часа въ сутки. Старъ сталъ, Софья Михайловна, и четыре часа сна желтятъ меня, а прежде цлыя ночи безъ сна, и все ничего, — сказалъ онъ и вздохнулъ. Онъ сидлъ на кон бодро, смотрлъ здоровымъ и красивымъ мужчиной и былъ только чуть-чуть блдне обыкновеннаго, такъ что вздохъ его относился, вроятно, къ „цлымъ ночамъ безъ сна — и все ничего“, чмъ къ старости его лтъ.

— Неужели опять кутите и играете въ карты?… Такъ давно бросили игру и вдругъ опять! — Въ голос Софьи Михайловны слышны были участіе и тревога.

— Не то, Софья Михайловна! Его превосходительство задалъ спшную работу.

— И очень скучную… да? — торопливо и перебивая его, спросила Софья Михайловна.

— Напротивъ, очень интересную, но требующую громаднаго труда и тщательной обработки… Но кого же вы встртили, Софья Михайловна?

— Господина очень похожаго на васъ… Онъ моложе, но такъ же солиденъ, говоритъ ровнымъ и спокойнымъ голосомъ, можетъ тонко шутить, незамтно смяться и прямо смотрть въ глаза, — словомъ, очень похожъ на васъ.

— Не отгадаю, — пожавъ плечами и подумавъ, сказалъ Кожуховъ. Ему нравилась характеристика его, но онъ не зналъ въ город мужчинъ, похожихъ на него.

— Катя! не правда ли, что сегодня Петръ Ивановичъ очень похожъ на нашего новаго знакомаго? — спросила Софья Михайловна.

Катя пристально посмотрла на Кожухова онъ смотрлъ впередъ и она видла его профиль.

— Кажется, мама… Но очень мало, — отвчала она.

Фаэтонъ похалъ шибче.

— Нтъ, ты всмотрись, Катя, пристальнй, — говорила Софья Михайловна. — Они не одинаковы, но есть большое сходство, особенно когда Кожуховъ блденъ, какъ сегодня… Онъ такъ же высокъ, крпко сложенъ, держитъ голову гордо вверхъ, очень тонко улыбается и еще тоньше остритъ, — трудно даже разобрать на первыхъ порахъ… Право, между ними большое сходство… Но есть и различіе. Тотъ — еще юноша, говоритъ по книг, стихами, а этотъ — совсмъ мужчина, говоритъ свои мысли и слова… Я бы этому смлй подала руку при спуск съ горы… Тотъ можетъ самъ упасть… Правда, Катя?

— Не знаю, мама, — отвчала Катя и опять пристально посмотрла на Кожухова.

Фаэтонъ остановился у городскаго сада. Лакей ссадилъ барынь, а Кожуховъ отдалъ ему лошадь и вс пошли по главной алле сада.

— Мы встртили Могутова, проболтали съ нимъ около получаса и, вообразите, намъ было очень весело съ нимъ, — сказала Софья Михайловна.

— Интересно. Вроятно, онъ вскочилъ на ходу къ вамъ въ фаэтонъ? — улыбаясь спросилъ Кожуховъ.

— О, нтъ! Мы первыя заговорили съ нимъ. Онъ лежалъ на холм, знаете? — у широкаго поля. — И она разсказала ему довольно подробно встрчу съ Могутовымъ и весь разговоръ съ нимъ. — Но какъ онъ былъ симпатично-смшонъ и наивно-красивъ, когда стоялъ безъ шляпы и самъ не замчалъ этого! Правда, Катя? — закончила разсказъ Софья Михайловна.