— Заставила высказаться, передразнивалъ ее карликъ.- A дверь-то чего скрипла? Ну, да счастье ваше, что она сама кое-что выболтала, а то бы я васъ поблагодарилъ.

Жена молчала, зная очень хорошо, что на этотъ разъ онъ не лгалъ, а онъ со злостью продолжалъ:

— Счастье ваше, что я напалъ на слдъ старика, а то бы… Ну да теперь уже все кончено, и чтобъ я больше не слыхалъ объ этомъ ни слова. Слышите? Къ обду не покупать ничего лишняго, я ухожу изъ дому на весь день.

Онъ ушелъ, а жена заперлась у себя въ комнат и, бросившись на постель, зарыдала. И долго рыдала она, проклиная свою слабость, допустившую ее разыграть такую постыдную роль передъ невиннымъ ребенкомъ. Она горько раскаивалась въ своемъ невольномъ проступк, не въ примръ прочимъ, мене ея чувствительнымъ людямъ, которые совершаютъ и не такія преступленія и далеко такъ не мучаются, какъ она мучилась. Надо и то сказать, совсть очень растяжима и легко приноравливается ко всякимъ обстоятельствамъ. Иные осторожные люди избавляются отъ нея понемногу, такъ сказать по частямъ, подобно тому, какъ мы постепенно сбрасываемъ лишнюю одежду, чуя приближеніе лта. Другіе же прекрасно обходятся и безъ этихъ градацій, и этотъ послдній способъ обращенія съ своей совстью, какъ наиболе удобный, пользуется правомъ гражданства.

— Фредъ, припомни старинную псню «Оставь всякія заботы», раздуй угасающее пламя веселья крыломъ дружбы, и да здравствуетъ розовое вино!

Вотъ какой поэтической рчью знакомый намъ Дикъ Сунвеллеръ старался развеселить своего хмураго пріятеля.

Квартира Дика имла свои удобства. Она находилась по сосдству съ Друриленомъ и какъ разъ надъ табачной лавкой, что избавляло его отъ расходовъ на покупку табаку: ему стоило только выйти на лстницу, чтобы начать чихать. Поэтическая рчь его, упомянутая выше, отличалась, по обыкновенію, иносказательнымъ характеромъ. Такъ, вмсто розоваго вина, на стол стоялъ штофъ грога изъ можжевеловой водки съ водой, который друзья и распивали, то-и-дло наполняя единственный стаканъ, замнявшій имъ бокалы, что, впрочемъ, неудивительно, такъ какъ Дикъ жилъ на холостую ногу. Вроятно, въ силу все той же поэтической вольности и любви къ преувеличенію, его единственная комната называлась квартирой.

Отдавая ее въ наемъ, содержатель табачной лавки приклеилъ билетикъ съ надписью: «квартира для одинокаго». Этого было достаточно, чтобы Сунвеллеръ не иначе называлъ ее, какъ «моя квартира», «мои апартаменты», предоставляя слушателю, если ему угодно, рисовать въ своемъ воображеніи цлую анфиладу великолпныхъ палатъ.

Этому полету фантазіи Дика много способствовалъ книжный шкафъ, стоявшій на видномъ мст въ его комнат. Съ виду это былъ шкафъ и только, а на самомъ дл — потайная кровать. Дикъ и самъ былъ увренъ — по крайней мр днемъ онъ старался отклонять всякую мысль, всякое представленіе о постели, простыняхъ и подушкахъ — и друзей своихъ уврялъ, что это ничто иное, какъ шкафъ, и ни разу не проговорился о его настоящемъ назначеніи. Признаться, у него была маленькая слабость къ этому шкафу, и если бы вы пожелали пріобрсти дружбу Дика, вы должны были бы смло увровать въ его шкафъ.

— Фредъ, передай-ка мн вино, заговорилъ Дикъ простымъ языкомъ, убдившись, что его цвтистая рчь не производитъ ни малйшаго впечатлнія на его друга.

Фредъ съ сердцемъ двинулъ къ нему штофъ и снова по грузился въ раздумье, такъ некстати прерванное Дикомъ.

— Фредъ, я хочу предложить теб маленькій совтъ, приличествующій обстоятельствамъ, говорилъ Дикъ, мшая напитокъ. — Вотъ наступаетъ май мсяцъ…

— Убирайся къ чорту! ты мн до смерти надолъ своей болтовней. Теб все нипочемъ, хоть трава не рости.

— Послушайте, м-ръ Трентъ. Въ какой-то пословиц говорится, что человкъ долженъ быть веселъ и благоразуменъ. Есть люди, которые могутъ быть веселы, но не могутъ быть благоразумны и, наоборотъ: могутъ быть благоразумны, или, по крайней мр, воображаютъ себя таковыми, но не могутъ быть веселы. Я принадлежу къ первому разряду и очень радъ, что могу примнить къ себ хоть половину этой хорошей пословицы. По моему мннію, гораздо лучше быть веселымъ, хотя и неблагоразумнымъ, чмъ ни тмъ, ни другимъ, какъ напримръ ты.

— Тьфу ты пропасть! проворчалъ Фредъ недовольнымъ тономъ.

— Въ добрый часъ, м-ръ Тренть! Я думаю, въ порядочномъ обществ такъ не обращаются съ амфитріономъ. Ну, да вы не церемоньтесь, будьте какъ дома.

Тутъ онъ процдилъ сквозь зубы, что его пріятель, кажется, не въ своей тарелк, допилъ свое «розовое вино», приготовилъ еще стаканъ грогу и, предварительно просмаковавъ его, обратился съ тостомъ къ какому-то воображаемому собранію:

«Милостивые государи! Позвольте мн предложить тостъ за процвтаніе древней фамиліи Сунвеллеровъ вообще и Ричарда Сунвеллера въ частности, того самаго Ричарда, милостивые государи, — тутъ онъ пришелъ въ паосъ, — который тратитъ вс свои средства на друзей и, въ благодарность за это, получаетъ „тьфу ты, пропасть!“ (шумные апплодисменты).

Фредъ прошелся нсколько разъ по комнат.

— Послушай, Дикъ, началъ онъ, останавливаясь передъ пріятелемъ, — поговоримъ серьезно. Я хочу указать теб путь, по которому ты можешь, безъ всякаго труда, добраться до большого состоянія.

— Спасибо, дружище, ты ужъ и такъ не мало путей мн указывалъ, а къ чему все это привело? Карманъ у меня такъ же пусть, какъ и прежде.

— Погоди, погоди маленько. Ты не то запоешь, если поможешь мн осуществить мой новый планъ. Ты видлъ мою сестру Нелли?

Фредъ придвинулся поближе къ пріятелю.

— Ну, такъ что-жъ?

— Какъ она теб нравится, не правда ли, она хорошенькая?

— Разумется. Къ чести ея будь сказано, она нисколько на тебя не похожа.

— Да говори же, хорошенькая она, или нтъ?

— Ну хорошенькая, очень хорошенькая. Что-жъ изъ этого слдуетъ?

— Я сейчасъ теб скажу, въ чемъ дло. И теб, и мн должно быть ясно какъ день, что мы съ ддомъ до конца жизни будемъ какъ на ножахъ, и что я отъ него не получу ни копйки.