— Я былъ бы очень радъ провести денекъ въ обществ вашей милой внучки, а вы въ это время отдохнули бы, уговаривалъ онъ старика. — Останьтесь, окажите эту любезность одинокому человку. Если же вамъ надо, во что бы то ни стало, идти дальше, я провожу васъ немножко, пока классы еще не цачались, и отъ всей души пожелаю вамъ счастливаго пути.

— Что намъ длать, милая Нелли, скажи, что намъ длать? безпомощно повторялъ старикъ.

Нелли рада была хоть чмъ нибудь отблагодарить добраго хозяина за его радушный пріемъ: она убдила ддушку остаться и всми силами старалась замнить отсутствовавшую хозяйку. Исполнивъ все, что требовалось въ дом, она вынула изъ сумочки работу и присла у окна, — по всей его ршетк вилась жимолость и наполняла комнату пріятнымъ ароматомъ. A ддушка въ это время сидлъ въ садик и грлся на солнышк, любуясь плывшими по нему облачками.

Когда учитель приготовилъ книги и тетради для воспитанниковъ и услся за свой столъ, Нелли собралась было уйти наверхъ, — она боялась, что будетъ мшать своимъ присутствіемъ въ класс, но учитель и слышать объ этомъ не хотлъ, и она осталась.

— У васъ, сударь, много учениковъ? спросила она.

— Нтъ, немного. Какъ видите, вс они умщаются на двухъ скамьяхъ.

— И все способныя дти?

И она невольно вскинула глаза на стну съ прописями.

— Хорошіе мальчики, нечего сказать, но ни одинъ изъ нихъ никогда не будетъ въ состояніи писать такъ, какъ это написано.

Въ эту минуту въ дверяхъ показалась свтлая, почти блая головка и загорлое личико мальчика. Онъ остановился, отвсилъ поклонъ — просто, по-деревенски — вошелъ въ классъ, слъ на скамейку, разложилъ на колняхъ истрепанную книжку, сунулъ руки въ карманы и принялся считать камешки, которыми они были наполнены. Судя по выраженію его лица, можно было безошибочно сказать, что мысли его были за тысячу верстъ отъ книжки, лежавшей передъ его глазами. Минуту спустя, въ комнату явился еще одинъ блоголовый мальчикъ, за нимъ рыженькій, потомъ еще два блоголовыхъ, еще одинъ съ льняными волосами и т. д., пока ихъ набралась цлая дюжина. Вс они услись на двухъ скамьяхъ; были между ними и четырехлтніе мальчики, чутъ не на аршинъ не достававшіе ногами до полу; былъ и четырнадцатилтній шалунъ, на полголовы переросшій учителя.

Первое мсто на скамь, которое обыкновенно занималъ лучшій ученикъ, теперь отсутствовавшій по болзни, такъ же какъ и первый колокъ на вшалк, гд помщалось его пальто и шапка, не были заняты. Ни одинъ изъ мальчиковъ не осмлился бы воспользоваться ни тмъ, ни другимъ; нкоторые изъ нихъ переводили глаза съ пустого мста на учителя и украдкой шептались другъ съ другомъ.

Начались занятія. Поднялся шумъ и гамъ по всему классу: мальчуганы вслухъ учили уроки и въ то же время шалили и даже потихонько играли въ разныя игры. Среди этого шума, молча и задумчиво, сидлъ учитель, — истинное олицетвореніе кротости и доброты. Онъ былъ точно въ забыть, никакъ не могъ сосредоточить мыслей на занятіяхъ, которыя еще боле напоминали ему о дорогомъ больномъ.

Разсянность учителя не ускользнула отъ зоркихъ глазъ учениковъ: самые лнивые изъ нихъ не преминули широко ею воспользоваться. И чего только они не длали въ этотъ день въ класс: играли въ четъ и нечетъ, не стсняясь, передъ глазами учителя угощали другъ друга щипками, невозбранно ли яблоки и даже вырзывали свои имена на ножкахъ учительскаго стола. Когда одному лнтяю-тупиц пришла очередь отвчать урокъ, онъ ужъ не счелъ нужнымъ искать вдохновенія въ потолк: недолго думая, онъ подошелъ вплотную къ учителю и сталъ безъ церемоніи читать изъ его книги. Другой, первый шалунъ въ школ, длалъ гримасы мальчику, даже не прикрываясь книжкой, и возбуждалъ восторгъ въ товарищахъ, громко изъявлявшихъ ему свое одобреніе. Въ т минуты, когда учителю удавалось отогнать отъ себя гнетущую мысль, и онъ, возвращаясь къ дйствительности, съ изумленіемъ взглядывалъ на шумвшихъ дтей, картина мгновенно мнялась: дти, тише воды, ниже травы, сидли на своихъ мстахъ и казались очень заняты уроками. Но зато, когда учитель снова впадалъ въ задумчивость, шумъ подымался пуще прежняго.

Въ довершеніе всего день былъ нестерпимо жаркій, располагающій къ лни. Даже трудолюбивыя пчелки, и т уткнулись въ цвточныя чашечки, да такъ и замерли, словно ршили навсегда отказаться отъ своей работы, — добыванія меда. Въ такой знойный день можно только лежать въ тни на травк, да смотрть на небо, пока ослпительный блескъ солнца не заставитъ васъ невольно сомкнуть очи и не погрузитъ васъ незамтно въ сонъ. A тутъ извольте сидть въ темной комнат, отъ которой само солнце отвернулось, и зубрить склады. Ну да и рвались же мальчуганы на чистый воздухъ! Нкоторые съ такой жадностью смотрли въ открытыя окно и дверь, что, казалось, вотъ-вотъ они сейчасъ выскочутъ изъ комнаты и убгутъ въ лсъ, въ самую чащу, скоре станутъ дикарями, а ужъ къ указк не вернутся. A вотъ этотъ здоровенный мальчикъ, что растегнулъ воротъ и обмахиваетъ букваремъ раскраснвшееся лицо. Въ его воображеніи рисуется прохладная рчка съ журчащими волночками и въ особенности одно чудное мсто для купанья, гд плакучая ива своими втвями совсмъ свсилась въ воду. Онъ готовъ обратиться въ кита, въ летучую мышь, въ муху, во что хотите, только бы не учиться въ этотъ палящій день. Счастливе всхъ тотъ, что сидитъ съ края у двери: онъ поминутно выбгаетъ въ садъ къ колодцу, обливаетъ водой лицо, катается по трав, на зависть товарищамъ, не дерзающимъ послдовать его примру. Но даже и онъ находитъ, что такого жаркаго дня еще никогда не было.

Сидя у окна, Нелли внимательно слдила за всмъ, что длалось въ класс. Неугомонные школьники порядкомъ безпокоили ее своей возней. Но вотъ зубренье кончилось, начался урокъ чистописанія. Въ комнат былъ всего одинъ столъ. Каждый мальчуганъ, по очереди, усаживался около учителя и выводилъ вкривь и вкось каракули на цлой страниц. Теперь стало немного потише. Учитель ходилъ по комнат, останавливался у стола и кротко длалъ мальчику замчанія, совтуя ему вотъ эту букву писать такъ, какъ она написана вонъ на томъ лист, что на стн, а вотъ эту, какъ она изображена на другомъ лист, и восторгаясь каждымъ штрихомъ этихъ надписей. Среди занятій онъ вдругъ сталъ разсказывать имъ о больномъ товарищ: что онъ говорилъ наканун вечеромъ и какъ онъ рвался къ нимъ. И такъ мягко, такъ добродушно бесдовалъ онъ съ мальчуганами, что имъ стало совстно безпокоить его своими шалостями и въ продолженіе цлыхъ двухъ минутъ они сидли смирно, не ли яблокъ, не вырзывали именъ, не щипались, не гримасничали, словомъ, вели себя какъ слдуетъ раскаявшимся шалунамъ.

— Слушайте, дти! сегодня такъ жарко, что я хочу васъ распустить раньше срока, сказалъ учитель, когда пробило 12 часовъ.

При этомъ извстіи мальчики, предводительствуемые самымъ старшимъ, восторженно закричали «ура». Учитель продолжалъ имъ что-то говорить, но за шумомъ нельзя было ничего слышать. Однако, когда онъ сдлалъ имъ знакъ рукою, чтобъ они замолчали, они понемногу стихли, можетъ быть потому, что уже успли вдоволь накричаться.

— Но прежде всего вы должны общать мн, что не будете шумть, по крайней мр здсь, въ деревн. Я увренъ, что вы не захотите своими криками безпокоить больного мальчика, говорилъ учитель.