Въ такомъ-то веселомъ расположеніи духа онъ дошелъ до своей квартиры въ Тоуеръ-Хилл. Взглянувъ наверхъ, на окна своей гостиной, онъ очень изумился: она была ярко освщена, что отнюдь не соотвтствовало тому грустному настроенію, въ какомъ онъ разсчитывалъ застать м-съ Квильпъ. Онъ подошелъ ближе и сталъ прислушиваться: въ комнат шелъ оживленный разговоръ, въ которомъ принимали участіе не только знакомые ему женскіе голоса, но также и мужскіе.

— Это еще что? Он въ мое отсутствіе принимаютъ гостей! всполошился ревнивый карликъ.

Въ отвтъ на это восклицаніе кто-то тихонько кашлянулъ наверху. Квильпъ пошарилъ въ карман, но тамъ отмычки не оказалось; длать было нечего, приходилось стучать въ дверь.

— Въ коридор свтло, говорилъ Квильпъ, заглядывая въ щелочку — я тихонько постучу и, съ вашего позволенія, сударыня, нагряну къ вамъ, какъ снгъ на голову.

На первый стукъ отвта не послдовало. Посл второго, дверь тихонько отворилась и на порог показался мальчикъ-сторожъ. Карликъ схватилъ его одной рукой за горло, а другой вытащилъ на улицу.

— Отпустите меня, вы меня задушите, хриплъ мальчикъ.

— Говори, чертенокъ, кто тамъ наверху, шопотомъ допрашивалъ Квильпъ, — да смотри потише, не то я взаправду тебя задушу.

Мальчикъ только указалъ пальцемъ на окно, но при этомъ такъ радостно, хотя и сдержанно, захихикалъ, что Квильпъ вторично схватилъ его за горло и, пожалуй, привелъ бы или, по крайней мр, попытался бы привести свою угрозу въ исполненіе, если бы мальчишка не увернулся, какъ ужъ, изъ-подъ его рукъ и не спрятался за фонарный столбъ. Карликъ силился схватить его за волосы, но безуспшно — поэтому пришлось ограничиться переговоромъ.

— Что-жъ? будешь ты мн отвчать, или нтъ! Я тебя спрашиваю: что тамъ длается, наверху?

— Да вы не даете мн слова выговорить. Они тамъ, ха, ха, ха, воображаютъ, что вы… что вы умерли, ха, ха, ха!

— Умеръ? Не можетъ быть! Ужъ не врешь ли ты, щенокъ? промолвилъ Квильпъ и самъ расхохотался.

— Они думаютъ, что вы… утонули. Васъ видли въ послдній разъ на пристани, такъ боятся, что вы упали въ воду. Ха, ха, ха!

Мальчишка былъ отъ природы такой же злой, какъ и его хозяинъ.

Никакая удача — даже самый блестящій успхъ въ денежныхъ длахъ — не могла бы доставить карлику такого удовольствія, какъ этотъ неожиданный случай, дававшій ему возможность выслдить все, что у него длалось въ дом, и живехонькимъ ввалиться въ комнату, когда его считали уже умершимъ. Теперь онъ былъ въ такомъ же веселомъ настроеніи, какъ и его пособникъ-мальчишка: въ продолженіе нсколькихъ секундъ они стояди другъ противъ друга, гримасничая, пыхтя и кивая головой, какъ два китайскихъ идола.

— Ни слова! понимаешь? говорилъ Квильпъ, подходя къ двери на цыпочкахъ. — Надо такъ пройти, чтобы подъ ногой доска не заскрипла, чтобы не зашелестла паутина подъ рукой. — Такъ по-вашему я утонулъ, миссисъ Квильпъ, отлично отлично!

Съ этими словами онъ потушилъ свчу, снялъ башиаки и осторожно поднялся на лстницу, а мальчишка, оставшись на улиц, съ увлеченіемъ предался своему любимому занятію и накувыркался всласть.

Дверь изъ спальни въ коридоръ не была заперта, карликъ проскользнулъ въ нее и, спрятавшись за полуотворенною дверью, отдлявшею спальню отъ гостиной, — въ этой двери была къ тому же щель, которую онъ собственноручно расширилъ ножичкомъ ради подслушиванья и подсматриванья — отлично могъ видть и слышать все, что происходило въ этой комнат.

За столомъ сидлъ Брассъ, а передъ нимъ лежала бумага, перо и чернила и стоялъ погребецъ — его, Квильпа, собственный погребецъ, съ его собственнымъ великолпнымъ ямайскимъ ромомъ, все необходимое для приготовленія пунша, какъ-то: горячая вода, ломтики душистаго лимона и колотый сахаръ, изъ которыхъ Самсонъ, знавшій всему этому цну, приготовилъ для себя огромный стаканъ дымящагося пунша. Въ ту самую минуту, какъ Квильпъ приложилъ глазъ къ щели, Самсонъ мшалъ ложкой въ стакан, устремивъ на него взглядъ, въ которомъ ясно отражалось испытываемое имъ наслажденіе, очевидно бравшее верхъ надъ грустью. За тмъ-же столомъ, опершись на него обоими локтями, сидла и теща Квильпа. Теперь ужъ ей нечего было стсняться и украдкой отпивать изъ чужихъ стакановъ: она открыто прихлебывала большими глотками изъ собственной кружки, а дочь ея, хотя и не посыпала пепломъ главы и не надла власяницы, но все же довольно грустная, — какъ этого требовали обстоятельсгва, — полулежала въ кресл и тоже, повременамъ, услаждала себя живительной влагой, но, конечно, въ боле умренной доз. Кром того у притолоки стояли два дюжіе лодочника съ бреднями и другими атрибутами ихъ ремесла и у каждаго изъ нихъ тоже было по стакану грога въ рук. Носы у нихъ были красные, лица угреватыя, взглядъ веселый; пили они не безъ удовольствія и своимъ присутствіемъ не только не портили общей картины, но даже придавали ей еще боле пріятный, яркій колоритъ и, такъ сказать, вносили свою долю веселья въ это безпечальное собраніе.

— Уфъ! еслибъ я только могъ подсыпать яду въ стаканъ старой вдьмы, я бы умеръ совершенно спокойно, ворчалъ про себя Квильпъ.

— Кто знаетъ, началъ Брассъ, прерывая молчаніе и со вздохомъ возводя очи къ потолку, — кто знаетъ, можетъ быть онъ теперь смотритъ на насъ сверху, бдительнымъ окомъ слдитъ за нами? О Боже, Боже!

Онъ остановился и, отпивъ полстакана, продолжалъ, — съ грустной улыбкой поглядывая на оставшуюся половину:

— Мн даже представляется, будто я вижу на дн этого бокала его сверкающіе глаза. Нтъ, ужъ не видать намъ его никогда, никогда. Вотъ вамъ и жизнь человческая: сегодня мы здсь — онъ поднялъ бокалъ и держалъ его передъ глазами, — а завтра тамъ — онъ осушилъ бокалъ до дна и, ударивъ себя въ грудь — тамъ, въ могил, съ паосомъ закончилъ онъ свою фразу. — И могъ ли я подумать, что мн придется пить его собственный ромъ? Право, кажется, что все это сонъ.