— Давали вы, или нтъ? спросилъ нотаріусъ.

— Я вамъ скажу, господа, отвчалъ Брассъ многозначительно, — что, защищаясь такимъ способомъ, онъ только вредитъ себ, и если вы принимаете въ немъ участіе, посовтуйте ему перемнить тактику.

— Господа, выслушайте меня, воскликнулъ Китъ, пораженный внезапной мыслью, — и вы, баринъ, и вы, м-ръ Абель, и вы, г-нъ нотаріусъ! Клянусь Богомъ, это онъ, онъ самъ положилъ деньги. Я не знаю, за что отъ на меня сердится, что такое я ему сдлалъ, но только онъ все это устроилъ нарочно, чтобы меня погубить. Будь, что будетъ, а я даже передъ смертью не откажусь онъ своихъ словъ. Посмотрите, господа, какъ онъ измнился въ лиц, и скажите, кто теперь больше похоясь на виновнаго, я или онъ?

— Слышите, господа, слышите, что онъ выдумалъ? промолвилъ Брассъ, улыбаясь. — Не находили ли вы, что дло дйствительно принимаетъ дурной оборотъ. Тутъ ужъ пахнетъ не простой кражей, а вроломнымъ подвигомъ. Пожалуй, господа, вы и этому не поврили бы, и это нашли бы невозможнымъ, если бы сами не услышали, а я бы вамъ передалъ его слова?

Благодаря этимъ отчасти миролюбивымъ, отчасти насмшливымъ замчаніямъ, Брассу удалось нсколько загладить отталкивающее впечатлніе, которое онъ произвелъ своей личностью. Но добродтельной Сарр это миролюбіе видно пришлось не по вкусу: обладая боле страстнымъ темпераментомъ, радя больше брата офамильной чести, она, совершенно неожиданно, накинулась на Кита и досталось бы порядкомъ его физіономіи, если бы полицейскій вовремя не толкнулъ его въ сторону. Впрочемъ, все-таки безъ скандала не обошлось. Вмсто Кита ей подвернулся подъ руку Чекстеръ. Ослпленная гнвомъ — недаромъ говорятъ, что не одна только любовь слпа — она схватила его за воротникъ, — онъ у него былъ привязной и поэтому остался у нея въ рук — и вцпилась ему въ волосы, пока наконецъ присутствующіе не вразумили ее и не высвободили изъ ея рукъ ни въ чемъ неповинную жертву.

Опасаясь новаго нападенія на обвиняемаго, полицейскій — онъ, вроятно, полагалъ, что для самаго дла будетъ полезне, если онъ представитъ его, Кита, въ судъ цлымъ и невредимымъ, а не растерзаннымъ на куски, — не говоря ни слова, вывелъ его изъ конторы и снова усадилъ его въ карету, настойчиво требуя, чтобы миссъ Брассъ помстилась на козлахъ. Она было покабянилась немного, посердилась, но въ конц концовъ сла съ кучеромъ, а братецъ ея, посл недолгихъ препирательствъ, занялъ мсто внутри и карета понеслась по направленію къ суду. Нотаріусъ вмст съ своимъ пріятелемъ м-ромъ Гарландъ халъ сзади въ другомъ экипаж. Въ контор остался одинъ Чекстеръ. Онъ страшно злился за то, что его отстранили отъ свидтельскихъ показаній, самыхъ важныхъ по его мннію, — онъ готовъ былъ назвать это мошеннической сдлкой — такъ какъ ничто не могло такъ освтить, уяснить лукавый характеръ Кита, какъ его лицемрное предложеніе придти отработать подаренный ему шиллингъ, чего онъ, Чекстеръ, былъ свидтелемъ.

Жилецъ Брасса давно уже сидлъ въ суд, съ терпніемъ ожидая всю компанію. Но если бы даже 50 жильцовъ явилось защищать Кита, они ничмъ не могли бы ему помочь: не прошло и полчаса, какъ судья выдалъ приказъ засадить его въ тюрьму за покушеніе на кражу. Какой-то добродушный чиновничекъ утшалъ его по дорог: ему, молъ, недолго придется маяться — судебныя засданія скоро возобновятся; дло его небольшое, живо разберутъ и недльки черезъ дв его посадятъ на корабль: вотъ и вся недолга.

Что бы тамъ ни говорили философы и моралисты, едва ли человкъ, дйствительно совершившій преступленіе, мучился бы такъ, какъ мучился ни въ чемъ неповинный Китъ въ первую ночь посл ареста. Свтъ, преисполненный всякой неправды, слишкомъ легко относится къ этому вопросу, утшая себя мыслью, что человкъ, невинно пострадавшій отъ злобы людской, силенъ сознаніемъ собственной правоты, и что добродтель должна въ конц концовъ восторжествоватъ. «И мы первые», говорятъ т, по милости которыхъ человкъ попалъ въ бду, «отъ души порадуемся, если его оправдаютъ, хотя врядъ ли на это можно разсчитывать». Люди забываютъ, что несправедливость сама по себ причиняетъ честному и порядочному человку самыя мучительныя, самыя невыносимыя страданія. Пусть они вспомнять, какъ много прекрасныхъ, благородныхъ личностей погибло именно благодаря несправедливости людской: ихъ не спасло сознаніе собственной невиновности: напротивъ, оно-то и увеличивало ихъ страданія.

Трудно разсказать, что переиспыталъ Китъ въ эту ночь, ходя взадъ и впередъ по тсной тюремной каморк, при мысли, что вс, ршительно вс, считаютъ его виновнымъ, что хозяинъ и хозяйка будутъ смотрть на него, какъ на неблагодарное чудовище, а Барбара — какъ на самаго низкаго человка, какъ на преступника; даже лошадка подумаетъ, что онъ ее бросилъ. Кто знаетъ, можетъ быть и мать поврить мнимымъ уликамъ, поврить, что ея сынъ совершилъ гнусное преступленіе. Онъ чуть съ ума не сошелъ отъ горя.

Когда волненіе нсколько улеглось и онъ сталъ спокойне смотрть на свое ужасное положеніе, онъ вспомнилъ о Нелли, объ этой прелестной двочк, яркой зввдой блеснувшей на его скромномъ горизонт, и теперь вчно являвшейся ему въ вид чудной мечты.

Что подумаетъ милая, добрая Нелли, которая всегда такъ ласково обращалась съ нимъ, которая слуяшла украшеніемъ его убогой жизни, когда до нея дойдетъ слухъ объ этомъ происшествіи? При воспоминаніи объ ея свтломъ образ ему вдругъ представилось, что стны тюрьмы исчезли и на ихъ мст появился старый, знакомый ему домъ, какимъ онъ привыкъ его видть въ зимніе вечера; въ дальней комнат, въ камин, пылаютъ дрова, маленькій столикъ накрытъ для ужина, въ Неллину горенку полуотворена дверь, на вшалк висигь пальто и шляпа стараго ддушки, въ углу стоитъ его палка — все на своемъ мст. Нелли тутъ-же, и онъ съ ней; они весело о чемъ-то смются, какъ это часто бывало. Тутъ онъ не. выдержалъ, бросился на постель и горько заплакалъ.

Ночь показалась ему безконечной, хотя онъ повременамъ засыпалъ и видлъ сны. Ему все снилось, что онъ на свобод и гуляетъ то съ тмъ, то съ друшиъ, но все время его преслдуетъ какой-то безотчетный страхъ, какъ бы его опять не посадили въ тюрьму — не въ настоящую тюрьму, а въ какую-то иную; она какъ-то смутно, неопредленно ему представляется: его безустанно томитъ мрачное, тягостное предчувствіе грядущей бды, грядущихъ горестей, неподдающееся описанію. Но наконецъ забрезжилъ день, а вмсти съ нимъ возвратилось его дйствительное горе, холодное, неумолимое.