Хорошо еще, что ему не надодали: онъ былъ одинъ и могъ на свобод предаваться своему горю. Днемъ ему позволяли часъ-другой гулять по маленькому дворику. Сторожъ, явившійся къ нему утромъ, сообщилъ ему, что ежедневно, въ извстные часы, бываетъ пріемъ родныхъ и что если кто нибудь придетъ его навстить, его поведутъ внизъ къ ршетк. Поставивъ миску съ горячимъ, онъ опять заперъ его дверь на замокъ и, стуча каблуками по каменному полу, отправился дальше исполнять свою обязанность. И многое множество дверей отворилъ и затворилъ онъ въ это утро, такъ что гулкое эхо неумолкаемо раздавалось въ коридор, словно и оно было подъ замкомъ, и ему нельзя было вырваться на свободу.

Этотъ же сторожъ далъ ему понять, что его, Кита, наравн съ немногими другими, содержатъ отдльно отъ всхъ остальныхъ арестантовъ, такъ какъ онъ въ первый разъ попалъ въ тюрьму и его-де не считаютъ отптымъ негодяемъ. Это извстіе очень его обрадовало. Онъ принялся усердно читать катехизисъ, хотя зналъ его съ дтства наизусть, когда тотъ же сторожъ опять явился къ нему въ каморку.

— Идемъ, сказалъ онъ, отворикь дверь.

— Куда это? спросилъ Китъ.

Сторожъ лаконически отвтилъ «постители» и, взявъ Кита подъ руку, немного повьппе локтя, — точь-въ-точь, какъ наканун полицейскій, повелъ его по разнымъ извилистымъ коридорамъ, черезъ нсколько воротъ, пока, наконецъ, они очутились въ какомъ-то проход. Сторожъ подвелъ его къ ршетк, а самъ ушелъ. Въ нсколькихъ шагахъ отъ этой ршетки была другая такая же, а въ промежутк между ними сидлъ тюремщикъ и читалъ газету. Сердце забилось у Кита, когда онъ увидлъ за второй ршеткой мать съ ребенкомъ на рукахъ, Барбарину мать съ своимъ неизмннымъ спутникомъ-зонтикомъ и маленькаго Яшу, съ любопытствомъ таращившаго глаза, — онъ думалъ, что это звринецъ и что люди совершенно случайно попали за ршетку: на что, молъ, она имъ далась.

Но когда мальчикъ, увидвъ брата, протянулъ рученки, чтобы его обнять, а тотъ все стоялъ на своемъ мст, печально опершись головой о ршетку, онъ жалобно заплакалъ. Его примру послдовали об женщины, удерживавшіяся до тхъ поръ отъ слезъ. Заплакалъ и Китъ, и въ продолженіе нсколькихъ минутъ никто не могъ вымолвить ни словечка.

А тюремщикъ все читаетъ да ухмыляется — должно быть напалъ на забавную статью. Но вотъ онъ отводить глаза въ сторону, словно стараясь глубже вникнуть въ самую суть какого-то анекдота, боле замысловатаго, чмъ другіе, и въ эту минуту замчаетъ, что около него плачутъ.

— А вы, матушка, не теряйте времени по-пустому, сказалъ онъ, съ удивленіемъ оглядываясь вокругъ. — Васъ ждать не будутъ. Да уймите мальченка, здсь шумтъ не позволяютъ.

— Вдь я, сударь, ему мать, а это его братишка, говорила миссъ Неббльзъ, рыдая и униженно присдая передъ тюремщикомъ. — Ахъ, Боже мой, что я за несчастная!

— Ну, что-жъ тутъ длать? И тюремщикъ сложилъ газету надвое, чтобы удобне было читать слдующій столбецъ. — Не онъ первый, не онъ послдній, и кричать тутъ нечего.

И онъ снова углубился въ чтеніе. Въ сущности онъ вовсе не былъ злой человкъ. Онъ смотрлъ на всякое мошенничество, какъ на своего рода болзнь — скарлатину, рожу: у иныхъ она бываетъ, удругихъ нтъ — какъ случится.

— Китъ, милый Китъ! могла ли я думать, что увижу тебя здсь, жаловалась мать сквозь слезы.

— Милая мама, вдь ты не вришь, чтобы я это сдлалъ? съ трудомъ могъ выговорить Китъ.

Слезы душили его.

— Чтобы я поврила! воскликнула мать. — Да разв я не знаю моего дорогого мальчика. Онъ ни разу во всю жизнь не солгалъ и не огорчилъ меня! Бывало, сама чуть не плачешь, что нечего дать пость ребенку, а онъ, хоть и маленькій, а такой добрый, заботливый сынъ, и виду не показываетъ, что голоденъ и весело стъ что Богъ пошлетъ. На него глядючи и самой легче стано вилось на душ. Чтобъ я поврила этимъ извтамъ на моего сына, который съ перваго дня, какъ родился, былъ моимъ утшеніемъ! Я не помню, чтобъ я когда нибудь была въ сердцахъ на него, ложась спать. Чтобы я поврила! Ахъ, Китъ, милый Китъ!

— Ну, слава Богу! Теперь я въ состояніи буду вьгаести эту пытку. Я все вынесу, помня твои слова, мама!

И Китъ такъ крпко ухватился за ршетку, что она затряслась подъ его руками.

Тутъ об женщины снова всплакнули. Имъ втихомолку вторилъ Яша. За этотъ часъ въ его маленькой головк выработалось сознаніе, что они вовсе не въ звринц, что въ клткахъ нтъ ни львовъ, ни тигровъ, ни диковинныхъ птицъ, а только братъ его, Китъ, сидитъ за ршеткой и нельзя ему выйти погулять, когда захочется,

Утеревъ глаза платкомъ — у бдной женщины посл этого они становились еще мокре — мать Кита взяла съ пола корзиночку и, обратившись къ тюремщику, почтительно попросила выслушать ее. Тотъ какъ разъ въ это время читалъ самое интересное мсто разсказа; онъ замахалъ ей рукой, чтобъ не мшала, да такъ и застылъ въ этой поз, дока не дошелъ до конца. Затмъ онъ нсколько секундъ улыбался, все еще находясь подъ впечатлшемъ прочитаннаго — «экая потшная каналья!» говорила эта улыбка, — и наконецъ спросилъ у матери Кита, что ей нужно.

— Я принесла ему пость, отвчала она. — Скажите, сударь, можно ли будетъ передать сыну эту корзиночку?

— Разумется, можно, это у насъ не запрещается. Когда будете уходить, оставьте корзину у меня, а я ужъ распоряжусь, чтобы ее снесли къ нему въ каморку.

— Ахъ, нтъ, сударь, не то. Вы, пожалуйста, не сердитесь на меня, я ему мать и у васъ тоже была матъ! Скажите, сударь, можно ли, чтобъ онъ полъ тутъ, при мн? Тогда я ушла бы отсюда хоть немножко успокоенная.

Слезы съ новой силой хлынули изъ ея глазъ. Снова заплакала и мать Барбары, и Яша, только маленькій ребенокъ смялся и визжалъ, воображая, вроятно, что вся эта сцена была устроена ради его забавы.