— Ну что, джентльмены? — спросил мистер Пиквик.

— Ну что, сэр? — отозвался за себя и за своего партнера Додсон.

— Вы, вероятно, воображаете, что получите ваши издержки? Не так ли? — сказал мистер Пиквик.

Фогг ответил, что он считает это весьма вероятным. Додсон с улыбкой объявил, что они постараются.

— Вы можете стараться, стараться и еще раз стараться, господа Додсон и Фогг! — с жаром воскликнул мистер Пиквик. — Но вы никогда не получите от меня ни единого фартинга ни в возмещение издержек, ни в возмещение ущерба, хотя бы мне пришлось провести остаток жизни в долговой тюрьме.

— Ха, ха! — рассмеялся Додсон. — Вы перемените свое намерение еще до следующей сессии, мистер Пиквик.

— Хи-хи-хи! Скоро мы увидим это, мистер Пиквик, — оскалился Фогг.

Мистер Пиквик, онемевший от негодования, был уведен своим поверенным и друзьями и усажен в карету, нанятую расторопным Сэмом Уэллером.

Сэм уже закинул подножку и собирался вскочить на козлы, когда почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча; он обернулся и увидел перед собою отца. Лицо старого джентльмена было печально; он важно покачал головою и с укоризною сказал:

— Я знал, что получится из такого способа вести дело. Ах, Сэмми, Сэмми, почему вы не устроили алиби!

— Но послушайте, уважаемый сэр, — говорил мистеру Пиквику маленький Перкер, забежавший к нему на следующий день после суда, — неужели вы в самом деле и серьезно, — оставим раздраженье в стороне, — думаете не платить издержек и возмещения за ущерб?

— Ни полпенни, — отрубил мистер Пиквик, — ни полпенни!

— Да здравствует принцип, как сказал ростовщик, отказываясь возобновить вексель, — заметил Сэм, убиравший со стола после завтрака.

— Сэм, — проговорил мистер Пиквик, — будьте любезны, ступайте вниз.

— Слушаю, сэр, — отчеканил Сэм и, следуя деликатному совету мистера Пиквика, удалился.

— Нет, Перкер, — сказал мистер Пиквик с глубочайшей серьезностью. — Мои друзья старались разубедить меня в этом решении, но безуспешно. Я буду жить по-прежнему, пока противники мои не получат исполнительного листа, и, если у них хватит гнусности воспользоваться им и арестовать меня, я покорюсь совершенно безропотно и со спокойной душой. Когда они могут это осуществить?

— В следующую сессию, ровно через два месяца, уважаемый сэр, — ответил Перкер.

— Отлично, — сказал мистер Пиквик. — И до тех пор, друг мой, не заговаривайте со мною об этом деле. А теперь, — продолжал мистер Пиквик, с благодушной улыбкой глядя на своих друзей, — весь вопрос в том, куда мы теперь направимся?

Мистер Тапмен и мистер Снодграсс были слишком потрясены героизмом своего друга, чтобы что-либо вымолвить; мистер Уинкль еще слишком живо помнил свои показания в суде, чтобы позволить себе сделать какое бы то ни было замечание; поэтому мистер Пиквик продолжал:

— Ну, если вы предоставляете выбор мне, я скажу: Бат. Кажется, никто из нас там не бывал.

Мистер Перкер в расчете, что поездка успокоит мистера Пиквика и заставит его изменить мнение относительно долговой тюрьмы, горячо поддержал эту идею. Согласие было единодушным, и Сэм тотчас же поспешил в «Погребок Белого Коня» заказать пять мест в карете, отправлявшейся в половине восьмого следующего утра.

Наступившее утро было крайне неблагоприятным для путешествия: сырым, промозглым и моросливым. От лошадей валил такой пар, что наружные пассажиры терялись в его клубах. Газетчики пропитались влагой и отдавали плесенью; разносчики апельсинов, просовывая головы в окна карет, кропили внутренних пассажиров дождем со своих шляп. Евреи, торговавшие раскладными перочинными ножами с пятьюдесятью лезвиями, в отчаянии их сложили. Продавцы карманных записных книжек рассовали их по карманам. Часовые цепочки и вилки для поджаривания тостов шли за полцены, а пеналы и губки не шли вообще.

Оставив Сэма отбиваться от семи-восьми носильщиков, с остервенением накинувшихся на багаж, как только он был выгружен, и узнав, что до отхода почтовой кареты остается еще минут двадцать, мистер Пиквик и его друзья пошли искать приюта в зале для пассажиров: последнем прибежище человеческого уныния.

Зал для пассажиров в «Погребке Белого Коня», конечно, не комфортабелен; иначе он не был бы залом для пассажиров. Это комната справа от входа, в которую будто самовольно вперся честолюбивый кухонный камин в сопровождении мятежной кочерги, щипцов и совка. Она разбита на несколько отделений для одиночного заключения пассажиров и снабжена часами, зеркалом и живым половым, каковой предмет обихода содержится в маленькой конуре для мытья стаканов, в углу комнаты.

На сей раз одно из отделений было занято человеком лет сорока пяти с сердитыми глазами, блестящей лысиной, обрамленной довольно густыми черными волосами, и с большими черными бакенбардами. Его коричневый сюртук был застегнут до подбородка, большая дорожная шапка из тюленьей кожи, пальто и плащ лежали возле него на скамье. Когда мистер Пиквик вошел, он оторвался от своего завтрака и смерил его свирепым взглядом, преисполненным достоинства; критически обсмотрев вошедшего джентльмена и его компаньонов к своему полному удовлетворению, он стал дудеть себе под нос какой-то мотив, казалось, говоря, что если кто-либо желает его задеть, так он этого не допустит.