— Мистер Пиквик! — вскричал Джоб.

— Как?! — воскликнул Джингль, срываясь с места. — Мистер... Так и есть — жуткое место — страшная вещь — мне поделом — весьма.

С этими словами мистер Джингль сунул руки туда, где когда-то были карманы его штанов, и, склонив голову на грудь, снова опустился на стул.

Мистер Пиквик был тронут: так жалко выглядели эти люди. Невольный и жадный взгляд, брошенный Джинглем на кусок баранины, принесенной Джобом, говорил больше об их жалком состоянии, чем могло сказать двухчасовое объяснение. Мистер Пиквик мягко взглянул на Джингля и произнес:

— Мне бы хотелось потолковать с вами наедине. Выйдемте на минутку?

— Конечно, — отвечал Джингль, поспешно вставая. — Парк обнесен железными спицами — далеко не уйти — нет опасности перегулять — место прекрасное — романтическое, хотя не обширное — открыто для публики — семья всегда в городе — экономка отчаянно заботливая — весьма.

— Вы забыли надеть сюртук, — спохватился мистер Пиквик, когда они вышли на лестницу и закрыли за собою дверь.

— А? — откликнулся Джингль. — Процентщик — дорогой родственник — дядя Том — ничего не поделаешь — надо есть, вы понимаете. Естественные потребности — и все такое.

— Что вы этим хотите сказать?

— Ушел, любезнейший сэр, — последний сюртук — ничего не поделаешь. Питался парой сапог — целых две недели. Шелковый зонтик — ручка слоновой кости — неделя — честное слово — спросите Джоба — он знает.

— Питались три недели парой сапог и шелковым зонтиком с ручкой из слоновой кости! — воскликнул мистер Пиквик, который читал о чем-то подобном только в «Miscellanea» Констебля.

— Сущая правда, — подтвердил Джингль, тряхнув головой. — Ломбард — квитанции у меня — дают мало — чистые пустяки — все мерзавцы.

— А-а! — протянул мистер Пиквик, успокоенный этим объяснением. — Я понимаю вас. Вы заложили свой гардероб.

— Все — свое и Джоба — до последней рубашки — пустяки — экономия на прачке — скоро ничего не останется — ложусь в постель — голодаю — умираю — следствие — гроб для бедных — заслужил — все кончено — занавес падает.

Джингль сделал этот своеобразный обзор своих видов на будущее с обычной для него стремительностью и с всевозможными подергиваниями лица, долженствовавшими изобразить улыбку. Мистер Пиквик сразу понял, что его бравада — напускная, и, ласково посмотрев ему в лицо, заметил, что глаза Джингля увлажнены слезами.

— Добрый человек, — сказал Джингль, пожимая руку мистера Пиквика и отворачиваясь. — Неблагодарный пес — плакать как мальчишка — ничего не поделаешь — лихорадка — слаб — болен — голоден. Заслужил это все — но много страдал — весьма.

И, не имея более сил притворяться, лишившись последних остатков душевной бодрости, бродячий актер сел на ступеньку лестницы, закрыл лицо руками и разрыдался как дитя.

— Полноте, полноте, — проговорил мистер Пиквик, явно расстроенный. — Мы посмотрим, что можно предпринять, когда я познакомлюсь со всеми обстоятельствами дела. Джоб, подите сюда. Где он?

— Здесь, сэр, — откликнулся Джоб, появляясь на лестнице.

Мы говорили между прочим, что и в лучшие его времена у него были глубоко запавшие глаза. Теперь от нужды и горя они, казалось, провалились вовнутрь.

— Здесь, сэр, — повторил Джоб уныло.

— Подите сюда, сэр, — сказал мистер Пиквик, стараясь принять суровый вид, между тем как четыре крупные слезы скатились на его жилет. — Вот вам, сэр.

Вот вам — что? Обычно после таких слов наносится удар. И было бы в порядке вещей, если бы раздалась звонкая, от всего сердца пощечина, ибо мистер Пиквик был обманут, одурачен и оскорблен этим жалким отщепенцем, который находился теперь всецело в его руках. Но сказать ли правду? Раздался звон чего-то, что перекочевало из жилетного кармана мистера Пиквика в руку Джоба, и операция эта вызвала блеск в глазах и усиленное биение сердца в груди нашего превосходного старого друга, поспешившего удалиться.

Когда мистер Пиквик пришел в свою комнату, Сэм уже вернулся и обозревал все сделанное для придания комфорта этому помещению со своего рода мрачным удовлетворением, наблюдать которое было очень забавно.

Решительно протестуя против пребывания здесь своего хозяина, мистер Уэллер, по-видимому, считал своей высокой моральной обязанностью не обнаруживать слишком много удовольствия по поводу того, что делалось, что говорилось, предполагалось или предлагалось.

— Ну вот, Сэм, — сказал мистер Пиквик.

— Ну вот, сэр, — ответил мистер Уэллер.

— Довольно комфортабельно, Сэм?

— Довольно сносно, сэр, — отозвался Сэм, с презрением озираясь.

— Видели вы мистера Тапмена и других наших друзей?

— Да, я видел их, сэр, завтра они придут и были очень сильно удивлены, что им нельзя прийти сегодня, — сообщил Сэм.

— Вы привезли вещи, которые я просил?

В ответ на это мистер Уэллер указал на свертки, аккуратно уложенные в углу комнаты.

— Очень хорошо, Сэм, — промолвил мистер Пиквик после некоторого колебания. — Теперь выслушайте, Сэм, что я намерен сказать вам.