— Мне кажется, — сказал мистер Пиквик, взглянув на свой билет, — мне кажется, это номер двадцать седьмой, в третьем этаже?

— Ну? — отозвался джентльмен.

— Я пришел сюда, потому что получил эту бумажку, — объяснил мистер Пиквик.

— Покажите, — сказал джентльмен.

Мистер Пиквик повиновался.

— Рокер мог бы втиснуть вас куда-нибудь еще, — буркнул мистер Симпсон (он-то и был шулер) после паузы, выражавшей сильное недовольство.

Мистер Пиквик думал точно так же, но при данных обстоятельствах счел благоразумным вежливо промолчать.

Мистер Симпсон погрузился на мгновение в раздумье, а затем, выставив голову из окна, пронзительно свистнул и несколько раз выкрикнул какое-то слово. Что это было за слово, мистер Пиквик не мог разобрать, но предположил, что это, вероятнее всего, какое-нибудь прозвище мистера Мартина, ибо несколько джентльменов во дворе тотчас же стали вопить: «Мя-а-асни-ик!» — имитируя возглас, каким представители этого полезного класса общества ежедневно возвещают о своем прибытии поварам и кухаркам.

Последующие события подтвердили догадку мистера Пиквика, ибо через несколько секунд в комнату пыхтя ввалился не по годам обширный джентльмен в профессиональной синей тиковой куртке и в сапогах с отворотами и с круглыми носками в сопровождении другого джентльмена, в очень поношенном черном платье и котиковой шапке. Этот последний джентльмен, сюртук которого был застегнут до самого подбородка булавками и пуговицами вперемежку, имел грубое красное лицо и походил на спившегося священника, каковым он в действительности и являлся.

Когда оба джентльмена по очереди обследовали записку, представленную мистером Пиквиком, один высказал мнение, что это — «финт», а другой — убеждение, что это «шахер-махер». Выразив свои чувства в столь вразумительных терминах, они многозначительно переглянулись.

— Какая неприятная история — и как раз тогда, когда мы устроили себе такие уютные постели, — сказал священник, обозревая три грязных матраца, свернутых на день в углу комнаты и служивших подставкой для старого треснувшего таза, кувшина и мыльницы из простого желтого фаянса с синим цветком.

Мистер Мартин повторил то же самое в более сильных выражениях, а мистер Симпсон потряс воздух набором бранных прилагательных, не связанных ни с какими существительными, и, засучив рукава, начал промывать зелень к обеду.

Во время этих переговоров мистер Пиквик успел рассмотреть комнату, омерзительно грязную и пропитанную невыносимым духом. В ней не было никаких признаков ковра, занавесок или штор. Не было даже стенного шкафа. Правда, в ней нашлось бы не много вещей, которые можно было бы убрать в шкаф, если бы таковой имелся; однако, при всей своей малочисленности и индивидуальной миниатюрности, горбушки хлеба и корки сыра, мокрые полотенца, объедки мяса, носильное тряпье, изувеченная посуда, мехи без сопла и беззубые вилки для поджаривания тостов производят довольно отталкивающее впечатление, когда они разбросаны по полу маленькой комнаты, служащей общей гостиной и спальней трем праздным людям.

— Мне кажется, это можно как-нибудь уладить, — заметил мясник после довольно продолжительного молчания. — Сколько вы возьмете отступного?

— Прошу прощенья, — отвечал мистер Пиквик. — Как вы сказали? Я вас не понял.

— За сколько можно от вас откупиться? — сказал мясник. — По правилам сожительства — два шиллинга шесть пенсов. Хотите получить три боба?

— И бендер, — предложил джентльмен духовного звания.

— Хорошо, я не возражаю; это всего по два лишних пенса с носа, — согласился мистер Мартин. — Что вы на это скажете? Мы откупаемся от вас за три шиллинга шесть пенсов в неделю. Идет?

— И ставим галлон пива, — присовокупил мистер Симпсон.

— И немедленно разопьем! — подхватил священник. — Ну?

— Я до такой степени не знаком с правилами этого заведения, что я все еще не понимаю вас, — ответил мистер Пиквик. — Могу я поселиться в каком-нибудь другом месте? Мне казалось, что нет.

— Можете ли вы? — повторил мистер Мартин с сострадательной улыбкой.

— Ну, если бы я так же мало понимал в жизни, я бы удавился, — проговорил джентльмен духовного звания.

— И я, — добавил джентльмен-картежник.

После этого предисловия три сожителя уведомили мистера Пиквика, что деньги имеют в тюрьме совершенно такую же ценность, как и за стенами Флита, и что, если они у него есть и он не прочь израсходовать их, достаточно ему выразить желание — и через полчаса у него будет подходящее для него помещение.

На этом обе стороны, к взаимному удовольствию, расстались: мистер Пиквик еще раз спустился в караульню, а три компаньона направились в общую столовую спустить пять шиллингов, которые джентльмен духовного звания предусмотрительно занял у несостоявшегося сожителя.

— Я это предвидел! — заявил мистер Рокер с ухмылкой, когда мистер Пиквик объяснил ему причину своего вторичного прихода. — Не говорил я вам этого, Недди?

Философический владелец универсального перочинного ножа промычал нечто невразумительно-утвердительное.

— Я знал, что вы захотите отдельную камеру, — сказал мистер Рокер. — Вам нужна будет какая-нибудь мебель. Вы можете взять у меня напрокат. Так уж здесь заведено.

— С большим удовольствием, — ответил мистер Пиквик.

— Есть превосходная камера в столовом этаже, — продолжал мистер Рокер. — Она принадлежит канцлерскому арестанту. — Это обойдется вам в один фунт в неделю. Вероятно, вы не будете возражать?