— Лучше б вы сказали: «Ах, душка мой», — отозвался Сэм, отставая от своего хозяина, чтобы он не слышал их беседы.

— Что вы за глупости говорите, мистер Уэллер! — заметила Мэри. — Перестаньте, пожалуйста!

— Что перестать? — осведомился Сэм.

— То, что вы делаете, — ответила хорошенькая девушка. — Вот уже четыре дня вас ожидает письмо; его принесли через полчаса после вашего отъезда, а на конверте написано: «Срочно».

Сэм взял письмо, сел рядом с Мэри у окна и вскрыл конверт.

— Ого! — воскликнул Сэм. — Это что же значит?

— Надеюсь, ничего плохого? — сказала Мэри, заглядывая через его плечо.

Сэм освежился поцелуем и прочел следующее:

«Маркис Грэнб и Доркинк среда

Милый мой Сэмль!

Мне очинно жалко, што имею удовольствие сопшить худую новость твоя мачиха схватила простуду в следствии небларазумново сиденя слишком долго на мокрой траве в дошть слушая пастыря который не мог уйти до позней ночи потому как накачался грогом и не мог остановится пока не мношка не протрезвел на што потребовалос час времени дохтур сказал еслиб она хватила грогу не до этово а после ничевоб этово не было калеса ей смазали сразу и зделали што могли придумать штоб она опять покатила ваш отец надеялся што все пойдет налад но только при повороте сынок она попала не на ту дорогу и понеслас подгору без удержу и хоть лекарь осаживал штоесь мочи толку не вышло так што в шесть часов без двадцати вчера вечером она промчала последнюю заставу и покончила свой путь гораздо ранше законнаво срока может от чясти потому што кой как загружалась между протчим ваш отец говорит што если ты приедешь повидатся со мною Сэмми он будет очинно рат потому как я савсем один Сэмивел премичание он хочет штоб это писалос так а я говорю это ниверно и потому как надо много чево уладить он уверен ваш хазяин небудит возрожать конешно небудит Сэмми потому как ято ево знаю засим он шлет свое пачтение к чему я присоединяюс и остаюс Сэмивел с потрахами твой

Тони Веллер».

— Бестолковое письмо! — сказал Сэм. — Поди разбери, что значат эти «он» и «я». Почерк не папашин, кроме подписи печатными буквами, это его.

— Может быть, кто-нибудь другой писал за него, а он потом подписался, — предположила хорошенькая горничная.

Сэм еще раз прочитал письмо и, складывая его, задумчиво произнес:

— Значит, померла, бедняга! Жаль ее. Она была бы неплохой женщиной, если бы ихние пастыри не сбивали ее с толку. Очень жаль ее. А впрочем, — прибавил он, кладя письмо в карман, — от судьбы не уйдешь, как сказала старая леди, когда вышла замуж за лакея.

Мэри покачала головкой и вздохнула.

— Надо идти к повелителю проситься в отпуск, — сказал Сэм.

Мэри опять вздохнула. Письмо было такое трогательное.

— До свиданья, — сказал Сэм.

— До свиданья, — ответила хорошенькая горничная, отворачиваясь.

— Ну, пожмите мне на прощанье руку, — сказал Сэм.

Хорошенькая горничная подала ему ручку, которая оказалась очень маленькой, и встала, чтобы уйти.

— Я там недолго пробуду, — проговорил Сэм.

— Вы всегда в разъездах, мистер Уэллер, — сказала Мэри. — Только вернетесь и сейчас же опять уезжаете!

Мистер Уэллер привлек девушку к себе и стал ей что-то нашептывать. Когда они расстались, обнаружилось, что ей необходимо забежать к себе в комнату и поправить чепчик и прическу, прежде чем явиться к своей хозяйке.

— Я буду в отлучке день-два, не больше, сэр, — говорил Сэм мистеру Пиквику, после того как сообщил ему об утрате, понесенной отцом.

— Сколько понадобится, — отвечал мистер Пиквик, — вы совершенно свободны.

Сэм поклонился.

— Передайте отцу, Сэм, что если я могу быть чем-нибудь полезен, я готов сделать все, что в моих силах, — прибавил мистер Пиквик.

— Благодарю вас, сэр.

Обменявшись некоторыми выражениями взаимного расположения и участия, слуга и господин расстались.

Когда Сэм спрыгнул с козел пассажирской кареты ярдах в ста от «Маркиза Грэнби», было уже семь часов вечера. Вечер выдался пасмурный и холодный; улочка выглядела угрюмо и мрачно; физиономия благородного и доблестного маркиза, покачивавшегося и поскрипывавшего на ветру, казалась более печальной, чем обычно. Шторы были спущены и ставни прикрыты; у дверей, где обычно толпились гуляки, не было ни души. Сэм тихо вошел.

Вдовец сидел у круглого столика в маленькой комнате за буфетной, курил трубку и неотрывно смотрел в огонь камина. Похороны, очевидно, закончились недавно, потому что с его шляпы, которую он еще не снял, свисала лента черного крепа, ярда в полтора длиной. Мистер Уэллер пребывал в глубокой задумчивости. Несмотря на то, что Сэм несколько раз окликнул его по имени, он продолжал курить все с тем же спокойным и неподвижным лицом и очнулся, только когда сын положил руку ему на плечо.

— А! Сэмми! — воскликнул мистер Уэллер. — Милости просим.

— Я несколько раз тебя окликал, а ты не слышал, — сказал Сэм, вешая шляпу на крючок.

— Точно, Сэмми, я замечтался, — ответил старший мистер Уэллер, снова устремляя задумчивый взгляд в огонь.

— О чем? — спросил Сэм, придвигая стул к огню.

— Я думал о ней, Сэмивел, — ответил старший мистер Уэллер, мотнув головой в сторону Доркингского кладбища, поясняя, что его слова относятся к усопшей миссис Уэллер. — Я размышлял, Сэмми, — продолжал он, с большой серьезностью взирая на сына, словно заверяя его, что каким бы странным и неправдоподобным ни показалось его признание, оно тем не менее делается спокойно и обдуманно, — я размышлял, Сэмми, что мне, в общем-то, очень жаль, что она померла.