— Может быть, — нерешительно начал мистер Стиггинс, — может быть, она препоручила меня сосуду гнева, мистер Сэмюел?

— Пожалуй, на это похоже, судя по тому, что он говорил мне о вас, — ответил Сэм.

— А-а! Все-таки говорил! — воскликнул Стиггинс, просияв. — О, я надеюсь, он переменился. Мы можем очень удобно жить теперь вместе, мистер Сэмюел. Я мог бы взять на себя заботу о его доме, когда вы уедете...

Мистер Стиггинс тяжело вздохнул и замолчал, ожидая ответа. Сэм кивнул, а мистер Уэллер-старший издал какой-то невероятный звук: не всхлип, не хрюканье, не ворчанье, не хрип, а как будто все это одновременно.

Мистер Стиггинс, ободренный этим, как ему показалось, знаком раскаяния, огляделся, потер руки, всплакнул, улыбнулся, опять всплакнул, затем на цыпочках приблизился к достопамятной полочке в углу, взял стакан и с большой вдумчивостью опустил в него четыре куска сахара. Исполнив это, он еще раз огляделся и тяжко вздохнул, затем крадучись прошел в буфетную, тотчас вернулся со стаканом, до половины наполненным ананасным ромом. Подойдя к чайнику, который весело пел на крюке в камине, долил в стакан воды, размешал грог, попробовал, сел и, сделав большой глоток, остановился перевести дух.

Старший мистер Уэллер, прикинувшийся спящим, не произнес ни единого слова во время всех этих манипуляций, но когда мистер Стиггинс остановился перевести дыхание, он набросился на него, вырвал стакан из рук, выплеснул остатки грога ему в лицо и швырнул стакан в камин. Затем он схватил преподобного джентльмена за шиворот и стал с упоением пинать его ногами.

— Сэмми! — крикнул мистер Уэллер. — Нахлобучь-ка мне шляпу покрепче.

Сэм послушно укрепил на голове отца шляпу с длинной траурной лентой, и старый джентльмен, еще ловчее орудуя ногами, поволок мистера Стиггинса через буфетную, через прихожую, к двери на улицу.

Любо-дорого было видеть красноносого, извивавшегося в руках мистера Уэллера и содрогавшегося всем телом под градом пинков. Еще приятнее было созерцать мистера Уэллера, когда, совершив мощное усилие, он погрузил голову мистера Стиггинса в корыто для водопоя лошадей и держал ее там, пока тот едва не захлебнулся.

— Ну вот! — сказал он. — Пришлите сюда еще какого-нибудь бездельника пастыря, и я сперва разотру его в студень, а потом утоплю. Сэмми, дай мне руку и налей стаканчик бренди. Я запыхался, сын мой.

Когда мистер Пиквик сообщил Арабелле о неудовлетворительных результатах своей поездки в Бирмингем, она залилась слезами и в трогательных выражениях стала сетовать на то, что ей приходится быть злосчастной причиной раздора между отцом и сыном.

— В этом нет вашей вины, дорогое дитя мое, — ласково уговаривал ее мистер Пиквик.

— Ах, что мы будем делать, милый мистер Пиквик, — сказала Арабелла, — если он не перестанет на нас сердиться?

— Спокойно ждать, пока он не передумает, моя дорогая, — бодро ответил мистер Пиквик.

— Но как же мы будем существовать, если отец Натэниела перестанет помогать ему?

— Я могу предсказать, милое дитя, что в таком случае у него найдется друг, который поможет ему проложить дорогу.

Смысл этого ответа был не настолько завуалирован, чтобы Арабелла не могла понять его. Она бросилась на шею мистеру Пиквику, нежно поцеловала его и зарыдала еще громче.

Мистер Пиквик ласково пожимал руку Арабелле и советовал ей утереть слезы, чтобы не огорчать мужа. Молоденькая женщина, будучи кротчайшим существом на свете, тотчас же послушно спрятала платок в свой ридикюль.

«Какое тягостное положение у этой молодой четы, — думал мистер Пиквик, одеваясь на следующее утро. — Пойду посоветуюсь с Перкером».

А поскольку к добродушному маленькому поверенному его влекло также желание рассчитаться с ним, он наскоро позавтракал и очутился у Грейз-Инна, когда часы еще не пробили десяти.

Поднявшись на площадку лестницы, где помещалась контора мистера Перкера, мистер Пиквик, чтобы убить время до прихода клерков, стал смотреть в окно.

— Рано вы к нам пожаловали, мистер Пиквик! — раздался позади него чей-то голос.

— А! Мистер Лоутен! — отозвался мистер Пиквик, оборачиваясь.

— Здорово жарит сегодня, — заметил Лоутен, вынимая из кармана брамовский ключ.

— Я вижу, вы разгорячились, — сказал мистер Пиквик, улыбаясь клерку, который был красен, как рак.