Три или четыре проворных служанки исчезли, чтобы принести все, что было приказано, между тем как несколько слуг мужского пола, с круглыми головами и широкими лицами, встали со стульев, располагавшихся перед камином (у которого они грелись, несмотря на май месяц), и, порывшись в каких-то темных закоулках, возвратились с ваксой и чуть ли не полдюжиной щеток.

— Готовы? — спросил пожилой джентльмен, осматривая своих тщательно заштопанных, вымытых и вычищенных гостей.

— Совершенно готовы! — заметил мистер Пиквик.

— Так поспешим, — сказал хозяин и повел гостей разными темными переходами в гостиную. Раскрыв двери, он провозгласил их прибытие и еще раз приветствовал: — Милости просим, будьте в Мэнор-Фарм дорогими гостями!

Мистер Пиквик и его друзья вступили в старинную гостиную.

У почетного правого угла камина сидела очень старая леди в огромном чепце — мать мистера Уордля. Тетка, обе молоденькие племянницы и сам мистер Уордль окружали ее, наперебой стараясь угодить ей: одна держала ее слуховой рожок, другая чистила ей апельсин, третья подавала ей флакон с солями, а сам мистер Уордль заботливо оправлял подушки, в которых она утопала.

По другую сторону камина помещался старый джентльмен с лысою головою и добродушной физиономией — священник Дингли-Делла; возле него сидела его жена, плотная цветущая старушка. В одном из углов гостиной маленький востроглазый джентльмен с лицом, похожим на рипстонский ранет, беседовал с полным старым джентльменом; наконец, несколько старых джентльменов и столько же старых леди неподвижно сидели в креслах, внимательно рассматривая мистера Пиквика и его спутников.

— Матушка! — говорил мистер Уордль во всю силу голоса. — Позвольте вам представить мистера Пиквика.

— Что? — переспросила старая леди. — Не слышу.

— Мистер Пиквик, бабушка! — в унисон прокричали внучки.

— А!.. Хорошо! — протянула старая леди. — Для меня это, впрочем, безразлично.

— Прошу вас верить, сударыня, — сказал мистер Пиквик, произнося слова так громко, что все его добродушное лицо побагровело, — ничто не доставляет мне большей радости, чем цветущий вид главы такой прекрасной семьи.

— А! — промолвила старая леди после некоторого раздумья, — все это очень хорошо, я думаю, но я не слышу.

— Бабушка не в духе, — проговорила мисс Изабелла Уордль, — но это скоро пройдет.

Мистер Пиквик выразил готовность подчиниться капризу старости и принял участие в общем разговоре.

— Прекрасное местоположение, — сказал он.

— Это верно, — отозвался мистер Уордль.

— Во всем графстве Кент нет лучшего участка земли, — подхватил востроглазый джентльмен с лицом, напоминавшим рипстонский ранет, — вполне в этом уверен!

— О чем он говорит? — необычайно громко спросила старая леди одну из внучек.

— Мистер Миллер хвалит нашу местность, бабушка.

— Да что он в этом понимает! — с презрением сказала старая леди. — Болтун! Можете передать ему мое мнение. — Произнеся это, старая леди выпрямилась и строго посмотрела вокруг себя, не подозревая, что говорит отнюдь не шепотом.

— Оставим это! — вскричал мистер Уордль, спеша переменить разговор. — А что если бы нам сыграть робберок, мистер Пиквик?

— С величайшим удовольствием. Но прошу вас, не затрудняйтесь ради меня.

— О, уверяю вас, что и матушка охотно сыграет, — сказал мистер Уордль. — Не правда ли, матушка?

Старая леди, которая к этой теме была гораздо менее глуха, чем к какой-либо другой, ответила утвердительно.

— Джо! Джо! — закричал пожилой джентльмен. — Джо, несносный малый! А! Вот он! Карточные столы!

Сонный парень спокойно разложил два ломберных стола: один для игры в «Папессу Иоанну», другой для виста. Партию в вист составили мистер Пиквик, старая леди, востроглазый джентльмен с лицом, похожим на рипстонский ранет, и толстый джентльмен. Остальные разместились за вторым столом.

За игрою вечер прошел быстро и незаметно. Когда после простого, но сытного ужина вокруг огня собрался дружеский кружок, мистер Пиквик объявил, что никогда в жизни не был так счастлив и так расположен наслаждаться настоящей минутой, как теперь.

Радушный хозяин почтительно сидел возле своей матери и ласково держал ее руку в своей.

— Вот это именно то, что я люблю! — говорил он. — Счастливейшие минуты моей жизни прошли возле этого очага, и я каждый вечер раскаляю его до того, что жар становится невыносимым. И моя старушка-мать сиживала возле него, когда была девочкой. Ведь верно, матушка?