Подобные замечания заставляли окружающих думать, что он самый непререкаемый судья, посвященный во все тайны благородной игры в крикет.

— Превосходная партия — хорошо сыграно — некоторые удары замечательны, — говорил незнакомец, когда по окончании игры обе стороны сошлись в палатке.

— Вы играете, сэр? — спросил мистер Уордль.

— Играл — тысячи раз — не здесь — в Вест-Индии — увлекательно — весьма.

— Должно быть, жарко играть в эту игру в таком климате, — заметил мистер Пиквик.

— Жарко! — как в пекле — накалено — обжигает. Однажды играл — друг полковник — сэр Томас Блезо — начинаю — семь часов утра — шесть туземцев — жара невыносимая — валятся с ног — унесли — полдюжины новых — этим тоже дурно — Блезо играет — поддерживают два туземца — не может отдать мяча — и ему дурно — уносят — Квенко Самба — остается последний — солнце так и жжет — бита в пузырях, мяч раскален докрасна — семьдесят перебежек — Квенко напрягает последние силы — кончаем — ванна, и обедать.

— А что же сталось с тем, как его по имени? — спросил пожилой джентльмен.

— Блезо?

— Нет, другой джентльмен.

— Квенко Самба? — бедный Квенко — не вынес — не мог оправиться — умер, сэр.

Произнося эти слова, незнакомец погрузил нос в кружку, но для того ли, чтобы насладиться ее содержимым, или для того, чтобы скрыть свою грусть, мы не можем сказать с достоверностью. Мы знаем только, что, сделав глоток, он вздохнул и устремил взор на двух членов динглиделлского клуба, которые, подойдя к мистеру Пиквику, говорили ему:

— Мы собираемся устроить в «Синем Льве» обед, сэр, и надеемся, что вы с вашими друзьями не откажетесь принять в нем участие.

— Разумеется, — сказал мистер Уордль, — в число своих друзей мы включаем и мистера... — Он остановился, вопросительно взглянув на незнакомца.

— Джингль, — представился изворотливый джентльмен, — Альфред Джингль, эсквайр, из Нет-Холла в Нетэме.

— Принимаю ваше предложение с величайшим удовольствием, — сказал мистер Пиквик.

— И я также! — вскричал мистер Альфред Джингль, подхватывая под одну руку мистера Уордля, а под другую мистера Пиквика. — Удивительный обед — все холодное, но превосходно — заглянул сегодня утром — птица, пироги, и все в этом роде — славные ребята — хороший тон, во всем — весьма.

Компания разделилась на небольшие группы и направилась в город; через четверть часа все сидели за столом в большом зале «Синего Льва». Председательствовал мистер Дамкинс, заместителем его был мистер Лаффи.

Зал наполнился говором и грохотом тарелок, ножей и вилок; лакеи метались, яства быстро исчезали, неугомонный мистер Джингль во всем старался за десятерых. Когда общество, насколько возможно, насытилось, посуду убрали, и на столе появились бутылки, стаканы и десерт.

Среди общего гула разговоров и хохота один маленький человек, напыщенного вида, оставался спокойным, и только изредка, когда общий говор несколько стихал, он оглядывался по сторонам, как бы собираясь сказать нечто весьма замечательное, и с величайшим достоинством сухо откашливался. Наконец, уловив момент затишья, маленький человек произнес громко и торжественно:

— Мистер Лаффи!

Воцарилась глубокая тишина, когда лицо, к которому относилось обращение, ответило:

— Сэр?

— Я хочу обратиться к вам с несколькими словами, сэр, если вы будете любезны предложить джентльменам наполнить стаканы.

— Слушайте! Слушайте! — крикнул мистер Джингль покровительственным тоном.

Стаканы были наполнены, заместитель председателя принял серьезный вид и произнес:

— Мистер Стэпл?

— Сэр, — начал маленький человечек, вставая, — я хочу обратиться к вам, а не к нашему уважаемому председателю, потому что наш уважаемый председатель в некоторой мере — можно сказать, в значительной степени — предмет моей речи, или, можно сказать...

— Декларации, — подсказал мистер Джингль.

— Да, декларации, — повторил маленький оратор. — Благодарю моего почтеннейшего друга, если он позволит так назвать себя. (Четыре «Слушайте!» и одно «Разумеется» — со стороны мистера Джингля.) Я охотно признаю за Магльтоном все его достоинства; они слишком известны, чтобы я стал перечислять их. Но, сэр, помня, что Магльтон — родина Дамкинса и Поддера, не будем забывать, что Дингли-Делл может гордиться Лаффи и Страгльсом. (Шумные аплодисменты.) Пусть не подумает кто-либо, что я хочу преуменьшить заслуги джентльменов, которых я назвал сначала. Вам всем известен ответ, данный Александру Македонскому оригиналом, который — попросту говоря — ютился в бочке: «Если бы я не был Диогеном, то хотел бы быть Александром». Мне кажется, эти джентльмены могут сказать: «Если бы я не был Дамкинсом, то хотел бы быть Лаффи», — «Если бы я не был Поддером, то хотел бы быть Страгльсом!» (Восторженные одобрения.) Но, спрашиваю вас, джентльмены Магльтона, разве ваши соотечественники отличились только в игре в крикет? Разве вы никогда не слыхали о решительности Дамкинса? Разве вы не привыкли связывать Поддера с защитою прав собственности? (Шумные аплодисменты.) Итак, джентльмены, предлагаю вам приветствовать соединенные имена «Дамкинс и Поддер» рукоплесканиями!

Маленький человек умолк, раздались стук по столу и приветственные восклицания, которые уже не прекращались в течение целого вечера. Тосты следовали за тостами. Мистер Лаффи и мистер Страгльс, мистер Пиквик и мистер Джингль, все по очереди, были предметами прославления, и каждый установленным порядком благодарил за честь, которой удостоился.

Добавим только, что за несколько минут до полуночи слышно было, как собрание знаменитостей Дингли-Делла и Магльтона распевало с большим чувством и воодушевлением прекрасную и трогательную национальную песню: