Мистер Мазль отворил ворота и пропустил в них портшез, пленников и констеблей. Портшез остановился перед крыльцом; мистера Пиквика и его друзей ввели в залу — пред грозные очи радетеля об общественном благоденствии.

Картина была величественная, рассчитанная на то, чтобы поразить трепетом сердца виновных. Перед огромным книжным шкафом, в огромном кресле, за огромным столом, над огромным фолиантом восседал мистер Напкинс, казавшийся вдвое больше любого из перечисленных предметов, как ни были они огромны. Стол был загроможден бумагами; из-за дальнего конца его виднелись голова и плечи мистера Джинкса. Мазль тщательно запер дверь и стал за креслом своего хозяина в ожидании распоряжений. Мистер Напкинс откинулся на спинку кресла с леденящей душу торжественностью и принялся изучать лица своих невольных гостей.

Мистер Пиквик выступил вперед и, держа шляпу в руке, раскланялся с величайшей вежливостью и почтением.

— Граммер, кто этот человек? — спросил мистер Напкинс.

— Это Пиквик, ваш-мылась, — сказал Граммер.

— Но-но, старый трут, никаких «этих» — вмешался Сэм, проталкиваясь в первый ряд. — Прошу прощенья, сэр, но этот ваш командир в водоупорных сапогах не заработает куска хлеба, если вы сделаете его церемониймейстером. Вот это, сэр, — продолжал Сэм, отодвигая мистера Граммера в сторону, — это Сэмюел Пиквик, эсквайр; вот это — мистер Тапмен; вот это — мистер Снодграсс, а дальше, рядом с ним, мистер Уинкль, — все они превосходнейшие джентльмены, сэр, с которыми вам будет очень приятно познакомиться, и чем скорее вы отправите этих своих молодцов на ступальную мельницу, тем скорее мы, к взаимному удовольствию, поймем друг друга. Сперва дело, потом забава, как сказал король Ричард Третий, когда заколол другого короля в Тауэре, прежде чем задушить его детей.

Завершив это обращение, мистер Уэллер пополировал свою шляпу правым локтем и снисходительно кивнул Джинксу, который слушал его с невыразимым ужасом.

— Кто этот человек, Граммер? — спросил мэр.

— Отчаянный тип, ваш-мылась. Он бросился освобождать арестованных и атаковал конвой. Тогда мы его задержали и доставили сюда.

— Вы поступили правильно, — одобрил мэр. — Он явно отчаянный головорез.

— Это мой слуга, сэр, — заметил мистер Пиквик с некоторым раздражением.

— А! Это ваш слуга, ваш слуга! — сказал мистер Напкинс. — Заговор с целью противодействия правосудию и покушение на представителей власти. Слуга Пиквика. Запишите это, мистер Джинкс.

Мистер Джинкс записал.

— Ваша фамилия? — прогремел мистер Напкинс.

— Уэллер, — ответил Сэм.

— Прекрасное имя для Ньюгетского календаря, — сказал мистер Напкинс.

Это была шутка, поэтому Джинкс, Граммер, Дабли, все специальные констебли и Мазль залились смехом и хохотали минут пять.

— Запишите его имя, мистер Джинкс, — сказал мэр.

— Два «л», старина, — вставил Сэм.

Тут один злополучный констебль снова покатился со смеху, за что мэр пригрозил немедленно отдать его под стражу. В таких случаях опасно смеяться некстати.

— Где вы живете? — спросил мэр.

— Где случится, — ответил Сэм.

— Запишите это, мистер Джинкс, — сказал мэр, гнев которого возрастал с каждой секундой.

— И подчеркните, — прибавил Сэм.

— Он бродяга, мистер Джинкс! По собственному признанию, не так ли, мистер Джинкс?

— Разумеется, сэр!

— В таком случае я засажу его, я засажу его как бродягу, — сказал мистер Напкинс.

— Вот страна беспристрастного правосудия! — воскликнул Сэм. — У нас судьи чаще сажают себя в лужу, чем других в тюрьму.

На сей раз прыснул другой констебль и тут же принял такой неестественно серьезный вид, что мэр мгновенно опознал преступника.

— Мистер Джинкс, — сказал мэр, — я арестую этого человека за неуважение к суду. Составьте акт о взятии его под стражу.

И специального констебля взяли бы под стражу, если бы Джинкс, который был советчиком главного городского судьи (ибо получил юридическое образование, проведя три года в конторе провинциального адвоката), не шепнул своему патрону, что, по его мнению, этого делать не следует; посему мэр произнес речь и сказал, что, снисходя к семье констебля, он ограничится выговором и освобождением его от обязанностей.

— А теперь, мистер Джинкс, приведите к присяге Граммера, — приказал мэр.

Граммер стал давать сбивчивые показания, а между тем приближалось время обеда мистера Напкинса, поэтому он сократил процедуру, задавая Граммеру наводящие вопросы, на которые Граммер отвечал по возможности утвердительно. Таким образом, расследование прошло гладко и спокойно: мистеру Уэллеру было предъявлено обвинение в оскорблении действием, мистеру Уинклю — в угрозах, мистеру Снодграссу — в подстрекательстве. Когда же все это, к удовольствию мэра, закончилось, он начал шепотом совещаться с мистером Джинксом.

Совещание продолжалось минут десять; затем мэр после предварительного откашливания выпрямился в кресле, готовясь произнести заключительную речь, как вдруг вмешался мистер Пиквик.

— Извините, сэр, если я перебью вас, — проговорил он, — но ранее, чем вы выскажете свое суждение, я считаю необходимым заявить о моем праве быть выслушанным, поскольку дело касается меня лично.

— Попридержите язык, сэр! — повелительно сказал мэр.

— Я должен вам подчиняться, сэр...

— Придержите язык, сэр, — оборвал мистера Пиквика мэр, — или я прикажу вас вывести!