— Да, конечно, — ответил мистер Пиквик, переводя дух и стряхивая воду с головы и лица. — Я упал на спину. И мне было трудно сразу встать на ноги.

Тут были проявлены чудеса храбрости, чтобы извлечь мистера Пиквика на сушу.

— Ах, он простудится насмерть, — сказала Эмили.

— Бедняжка! — подхватила Арабелла. — Закутайтесь в мою шаль, мистер Пиквик.

— Это — самое лучшее, — поддержал Уордль, — а потом бегите домой и ложитесь в постель.

К услугам мистера Пиквика явилось около дюжины шалей; его укутали, и он быстро побежал, в сопровождении Сэма, обратно к дому.

Не медля ни минуты, мистер Пиквик забрался в постель. Сэм Уэллер развел в камине жаркий огонь и принес ему обед в спальню; вслед за этим мистеру Пиквику доставили чашу пунша и устроили по случаю его спасения грандиозную пирушку. Старый Уордль не хотел и слышать о том, чтобы мистер Пиквик встал, поэтому кровать его была объявлена председательским креслом. Потребовались вторая и третья чаши. И когда мистер Пиквик проснулся на следующее утро, у него не наблюдалось никаких симптомов ревматизма, а это доказывает, как очень справедливо заметил мистер Боб Сойер, что в таких случаях нет ничего лучше горячего пунша; и если иной раз горячий пунш не оказывает должного профилактического действия, то только потому, что пациент допустил распространенную ошибку, приняв его в недостаточном количестве.

На другой день утром веселые гости мистера Уордля разъехались по домам.

Мистер Пиквик и его друзья снова заняли места на крыше магльтонской кареты; мисс Арабелла Аллен направилась к месту своего назначения, где бы оно ни было, — надо думать, мистер Уинкль знал, где оно, но мы, признаться, не знаем, — под попечением и охраною своего брата Бенджамина и его ближайшего и единственного в своем роде друга, мистера Боба Сойера.

Однако, прежде чем удалиться, этот джентльмен и мистер Бенджамин Аллен с таинственным видом отвели мистера Пиквика в сторону, и мистер Боб Сойер, вонзив указательный палец между ребер мистера Пиквика (чем продемонстрировал и свою природную шутливость, и свое знание анатомии человеческого тела), спросил:

— Скажите, старина, где вы обретаетесь?

Мистер Пиквик ответил, что в настоящий момент он обретается в гостинице «Джордж и Ястреб».

— Было бы очень хорошо, если бы вы навестили меня, — сказал мистер Боб Сойер.

— С величайшим удовольствием! — ответил мистер Пиквик.

— Вот мой адрес, — продолжал мистер Боб Сойер, доставая карточку, — Лент-стрит, Боро. Это, знаете ли, для меня удобно, близко от Гаевской лечебницы. Если двигаться по Хай-стрит, то за церковью Святого Георгия первая улица направо.

— Я найду, — заверил мистер Пиквик.

— Приходите в четверг вечером через две недели и приводите с собою своих приятелей, — сказал мистер Боб Сойер, — у меня соберется несколько студентов-медиков.

Мистер Пиквик заявил, что с удовольствием познакомится с медиками; они обменялись рукопожатиями и расстались.

Мы чувствуем, что здесь нас могут спросить, шептался ли в это время мистер Уинкль с мисс Арабеллою, и если шептался, то о чем, а также — беседовал ли доверительно мистер Снодграсс с Эмили Уордль, и если беседовал, то о чем. На это мы можем ответить только одно: о чем бы они ни говорили с юными леди, за двадцать восемь миль пути они не обмолвились ни единым словом ни с мистером Пиквиком, ни с мистером Тапменом, очень часто вздыхали, отказывались от эля и бренди и выглядели мрачно.

В глухих закоулках Темпля разбросано множество темных и грязных конур, в двери и из дверей которых — во время судебных вакаций по утрам, а во время сессий также и по вечерам — течет почти непрерывный поток адвокатских клерков с зажатыми под мышкой или торчащими из карманов пачками бумаг. Существует несколько сортов адвокатских клерков. Есть клерк-учащийся, который платит за свое учение и готовится к адвокатской карьере; который имеет открытый счет у портного, получает приглашения на журфиксы, знаком с одним семейством на Гауэр-стрит, с другим на Тэвисток-сквер; который уезжает из города на время больших вакаций повидаться с отцом-коннозаводчиком; словом, является настоящим аристократом среди клерков. Есть клерк на жалованье, — приходящий или пансионер, как случится, — который тратит основную часть получаемых в неделю тридцати шиллингов на развлечения и украшение собственной персоны, ходит за половинную цену в театр Эдельфи по крайней мере три раза в неделю, с размахом кутит в сидровых погребках и представляет собой скверную карикатуру на моду, которая уже полгода как выдохлась. Есть клерк-писец, средних лет, с многочисленной семьей, всегда оборванный и часто пьяный. И есть конторские мальчики, впервые надевшие сюртук, питающие должное презрение к школьникам, покупающие в складчину копченую колбасу и портер и воображающие, что это и значит «жить». Есть и другие разновидности клерка, слишком многочисленные, чтобы их перечислять; но сколько бы их ни было, все они в строго установленные деловые часы мелькают, вбегая и выбегая, у вышеупомянутых дверей.

В этих мрачных углах помещаются официальные конторы представителей юридической профессии, где выдаются судебные приказы, подписываются приговоры, подшиваются исковые заявления, — в общем, приводится в действие хитроумная машина, придуманная для мучения и пыток подданных его величества и для удобства и выгоды служителей закона. Это, как правило, затхлые помещения с низкими потолками, заваленные свитками ветхих пергаментов, преющих здесь веками и источающих сладостное благоухание, к которому днем примешивается запах сухой гнили, а вечером — соединенные испарения мокрых плащей, влажных зонтиков и самых отвратительных сальных свечей.

Около половины восьмого вечера, дней через десять после возвращения мистера Пиквика и его друзей в Лондон, в одну из таких контор явился джентльмен, одетый в коричневый сюртук с медными пуговицами. Его панталоны были так туго натянуты штрипками на блюхеровские башмаки, что колени его ежеминутно грозили вырваться наружу. Он достал из кармана длинную и узкую полоску пергамента, на которую дежурный чиновник шлепнул черную, похожую на кляксу печать. Затем он вынул четыре листка бумаги, оказавшиеся печатными копиями первого документа с пробелами для имен, заполнил эти пробелы, спрятал все пять документов в карман и торопливо удалился.