И вмиг так ей стало страшно, так ярко представилось, как она, слишком смелая вещунья, кончает жизнь на плахе за вольные речи... Но тут же Меланья будто излучающие тепло целительские руки на плечах ощутила и поняла: не даст Виляс в обиду любимиц своих, одаренных, и правильно она сделала, что вступилась за наибольшего своего благодетеля, который, забрав все в наказание за непослушание, и одарил многим, точно справедливый, но добрый отец.

Князь, по видимости, рассудил также и, употребив над собой усилие, опустился на стул.

— Мы благодарны вам, панна Меланья, за то, что вы участвовали в молении и привезли нам весть, — через силу улыбнулся Потех. — Что бы вы не решили, — остаться здесь или возвращаться в пущу, — пан Стольник проводит вас.

Писарю не терпелось отчитать крестницу за безрассудство, и он с живостью поднялся, мало не уронив стул.

— Выслушай, отец, прежде чем за розгу хвататься, — с лукавинкой начала Меланья, когда они вышли из залы и поднялись на второй этаж, где разместили приближенных и князя. Стольник укоризненно засопел, но ничего не сказал.

— Не было мне житья в пуще — так истосковалась по вам, так изнудилась, — продолжала Меланья. — С каждым днем все тяжче становилось, вот и порешила, что тут всяко лучше будет, пусть и не в безопасности. Ближайшее будущее открыто мне, и ничего страшного в нем нет.

— Ума у тебя, дочка, как у малого ребеночка!.. — Войдя в отведенную ему комнату и еще немного покорив крестницу, Стольник отбросил строгую личину и распахнул объятия. — Дай же хоть обниму тебя, Мелюшка, тоже ведь скучал... Устала с дороги? Садись, сейчас все расскажешь... — Писарь засуетился, выставляя снедь. Старика Лепкара он отправил на юг в одну из крепостей, не разрешил гробить остатки сил в поездках и путевых тяготах, потому справлялся без челядинца.

— Где Зоек?

— Ох, ну да. Дурень я, не смекнул сразу, что тебе важней... В разъезде он. Эрак решил, что нечего стоять под столицей полными силами и разослал отряды во все концы. Зоек вместе со своими партизанит, задерживает продвижение врага на юг... Его хоругвь наименее пострадала, поэтому князь услал его. Вот-вот вернуться должен.

— А его хорунжим назначили? — с потаенной гордостью поинтересовалась Меланья.

— Сразу же и ни колодежки не жалели.

Пока молодка утоляла голод, крестный в подробностях рассказал ей все. Как выяснилось, Эрак, вместо того чтобы добить обессилевшего врага, все больше слал гонцов с мирными предложениями. Поначалу, после боя, даже укорял Потеха через посольства, дескать, что же ты, как пес неразумный, в протягивающую кость руку вцепляешься? После казни злополучных гонцов подобные укоры прекратились, и Эрак начал грозиться, а не "дружески" сулить всякие выгоды.

— А Потех-то изменился, — услышав, что Стольник тоже за заключение мира, заметила Меланья. — Ранее и рад был на вас правление спихнуть, а теперь и слушать не хочет.

— Увы, сколь поздно, столь и не благовременно Виляс занялся воспитанием его — в печину, когда не мешало бы прислушаться к приближенным, укротить гордость и подписать-таки мир, он противится и готов скорей вести войско на погибель, чем признавать чужую власть над собой и сдаваться.

— Я вот одного не пойму: если враг продвинулся на юг, как это Жувеч еще не захвачен?

— Тому несколько причин — во-первых, гореллы суеверно бояться пущи, думают, там сами деревья за нас. А во-вторых — муж твой тоже что-то да смыслит, сказано задерживать — он и задерживает.

Помолчав, Меланья снова задала вопрос:

— Что же будет дальше? Горград вскоре падет, мне дар подсказывает.

— Ох, не спрашивай... — со вздохом отмолвил Стольник. — Если Потех не образумится, они захватят Горград и будут штурмовать этот городок.

— Есть ведь хмаряне, они могут помочь.

— У них самих забот полон рот. Эти стервецы, гореллы, собрали себе армию за годы затишья — мама не горюй... Шутка ли — на двух фронтах войну вести, это ж сколько людей надобно... Мы-то думали: раз тихо сидят, так мирные... Соседи Рысковцевы, чтоб им.

— Из-за моря помощи просили?

— То-то ты не знаешь, каковы они, заморские. Да и пока доплывешь в этот Заев, пока подмогу снарядят, если вообще снарядят, — все сто раз переменится.

Меланью порядком разморило после трапезы, и веки начали смыкаться сами собой. Стольник заметил это и махнул рукой на кровать.

— Ложись, отдохни. Я все равно бессонницей мучим в последнее время, за ночь и глаз не сомкну.

— Нет. Я к Зоеку пойду... Ты ведь знаешь, где он расположился, отведи.

— Оставайся, — убеждал Стольник. — Утром пойдем.

Но Меланья настаивала, и опекун в конечном итоге покорился и повел ее к Зоеку. Как хорунжему, человеку не последнему, но и не сильно значительному, тому досталась комнатка в корчме — небольшая, с обшарпанными стенами, паутиной по углам и грубо сколоченным топчаном, крытым бараньими шкурами.