– Вы сказали "убили"?
– Литтлгейту показалось, что он ослышался. Сердце бешено запрыгало у него в грудной клетке. Зловещий человек в белом спокойно усмехался.

– Именно это я и сказал.

Литтлгейт опомнился. Сев в кресло напротив гостя, он выдохнул:

– Скверные шутки, мистер... как вас зовут?

– Ковальский, - ответил сыщик.
– Винни Ковальский. Согласен, мои шутки бывают скверными, но в данном случае скверно то, что это не шутка.

Он протянул Литтлгейту вырезку из местной газеты. Профессор механически проскользил взглядом по строчкам. Да, Джеффри Гринфильд. Вряд ли в Лондоне слишком много выпускников католических семинарий с таким именем.

– Вы из полиции?
– спросил он, чувствуя головокружение и звон в ушах. Ковальский снова осклабился, блеснув золотой коронкой во рту.

– Можно и так сказать.

– Погодите, я выпью воды, - профессор взял со стола графин, налил себе полстакана и жадно проглотил.
– Что вы хотите узнать?

– Я хочу узнать, с кем Гринфильд близко общался во время раскопок. Не завёл ли он знакомств, которые вам показались необычными?

– Странно, что вы об этом спрашиваете, - профессор плеснул себе ещё воды в стакан.
– Было кое-что, что сейчас, задним числом, кажется необычным. Тогда я не придал этому особенного значения. Он подружился с неким Мэтью Крэмпом, рабочим, который помогал нам на раскопках. Крэмп дурил всех байками про клады, но это, конечно, были только байки.

– То есть клада там не было?
– спросил Ковальский. Литтлгейт вымученно рассмеялся.

– Нет, конечно. Не с обывательской точки зрения. Там довольно хорошо исследованный фундамент англосаксонской церкви с захоронениями духовных лиц. С научной точки зрения это, пожалуй, клад - церкви полторы тысячи лет, она относится к эпохе крещения англосаксов. Но горшки с золотом искать там бесполезно.

– Можете ли вы допустить, что Гринфильд и Крэмп в самом деле отыскали там нечто ценное?

– Господи, - охнул Литтлгейт.
– Вы же не думаете, что Крэмп его убил?

– В доме были следы рабочих ботинок, - ровным голосом сообщил Ковальский.
– Конечно, само по себе это ни о чём не говорит, такие ботинки носят тысячи лондонцев, но...

– Вы полагаете, Джеффри нашёл что-то такое, что утаил от меня? И поссорился из-за этого с Крэмпом, не захотел делиться?

– Это ваша гипотеза, а не моя, - отозвался Ковальский, - но я не вижу оснований сбрасывать её со счетов. Где живёт Крэмп, вы, конечно, не знаете?

– Боюсь, нет. Знаю только, что он местный, из Сассекса.

– Вы сможете составить описание его примет для полиции?

– Дайте мне время, - сокрушённо сказал Литтлгейт.
– Сейчас я плохо соображаю. Оставьте мне ваш адрес, я вам напишу.

– Непременно. А знаете, профессор, - ни с того ни с сего проговорил Ковальский, - у меня возникла одна небольшая фантазия.

– Какая?
– почти испуганно спросил профессор. Ковальский посмотрел на его светлую львиную гриву.

– Я хотел бы получить ваш локон на память.

Он ещё и ненормальный, в панике подумал Литтлгейт. Сумасшедший переодетый полицейский - такого даже в детективных романах не бывает. Но обдумывать ситуацию у него не было сил. Проще было согласиться.

Глупо усмехнувшись, профессор взял со стола ножницы для разрезания бумаги. Ковальский жестом остановил его.

– Не тот инструмент, - сказал он и вынул из своего кармана старые маникюрные ножницы с одним погнутым лезвием. Сталь скрипнула у виска остолбенелого профессора. Ковальский зажал между пальцев отрезанную прядь.

– То, что нужно, - таинственно сказал он.
– Не буду больше утомлять вас своим присутствием. Да, и жду от вас примет Крэмпа. Пишите на почтовое отделение Уайтчепела, до востребования, Винни Ковальскому.

5.

– Как вы считаете, его задушили в гостиной или в саду?
– спросил Ковальский, обмахиваясь носовым платком. Воздух в доме, простоявшем опечатанным целую неделю, был невыносимо спёртый.

– В сад его, скорее всего, вынесли уже мёртвым, - ответил Мэлоун.
– Он был босой, но ноги у него были чистые - никаких следов земли.

– Это проще, - сказал Ковальский. Откуда ни возьмись, в руках у него оказались щегольские перчатки из жёлтой материи; натянув их, он обошёл гостиную. Мэлоун почувствовал одновременно брезгливость и восхищение. "Чёрт знает что такое, - подумал он, - ещё немного, и я начну смотреть этому нахалу в рот".

Не обращая внимания на профессиональные муки инспектора, Ковальский осматривал комнату. Обстановка была, как и следовало ожидать, довольно бедной, и новый пёстрый линолеум на полу лишь подчёркивал впечатление убожества. Раскуроченный ящик облупившегося секретера так и остался выдвинутым, несколько томов из книжного шкафа свалилось на пол. Через кресло были перекинуты измятые чёрные брюки и сутана. Стаканов из-под пива на столе уже не было - их забрали снимать отпечатки пальцев, - но в камине ещё оставалась зола, которую не до конца выгреб констебль. Ковальский внимательно поглядел на пол и отчего-то расстроился.