Шрифт:
– Послезавтра, к полудню, я должен быть в Рамире.
– Перк уже во всю хозяйничал в чужом
доме, - Впрочем, Фархада вряд ли сильно огорчит моё отсутствие. А вот я огорчусь, если
сейчас же не подогрею себе бурна. Ого! Хворост сухой!
Рохом лишь пожал плечами. Ему вообще некуда было спешить, никто нигде его не ждал. Ни
в Рамире, ни дома...
Войдя в землянку, барс поднял лежащую на полу дверь и бережно прислонил её обратно к
косяку.
– Что ж.
– выдавил он, рассматривая заросший серой плесенью сруб, неровный земляной пол,
да ворох заячьих шкур, в углу, вместо постели, - И на том спасибо, неизвестный хозяин.
Медведь подошёл к очагу, снял решётку и ковырнул пальцем холодную золу.
Рохом отобрал пяток не слишком линялых шкур, постелил их возле очага и принялся
устраиваться на ночлег.
– ... ещё можно жить, - рассуждал Перк, раскладывая в очаге хворост, - вот лес, к востоку от
пяти холмов, там вообще болото.
Лязгнуло огниво, темноту рассёкла весёлая оранжевая искра.
Вскоре, огонь жадно лизал железную решётку, на которой стоял большой глиняный горшок
с бурном. Горшок Перк нашёл в землянке и привёл его в относительно пристойный вид,
помыв под дождём.
– Моя берлога такой же стала спустя месяц, как от меня Марта ушла.
– пристанище
располагало к невесёлым воспоминаниям.
– Прямо, через месяц!
– угрюмо вздохнул барс, - Да через три дня твоей берлогой кротов
пугать можно было.
– Неправда!
– устало возразил Перк, - Тогда ко мне ещё Дойра заходила!
Рохом поёжился - от сырости даже его мех не спасал и осторожно потрогал стоящий на
решётке горшок.
Дойра...
Рохом знал горалиху очень давно. Ещё с той поры, когда он жил с родителями у самой
границы ледника, на горе Ургау. Рохому едва исполнилось восемь лет и он ещё не
отваживался на дальние охотничьи скитания. Ему казалось, что родную гору он знает вдоль
и поперёк, однако в тот пасмурный зимний день его угораздило заблудиться. Пересидев
внезапный ночной буран в ледяной трещине, с рассветом, когда ветер утих, а из-за склона
величественной Таргау, показалось солнце, Рохом побрёл через замёрзшее горное озеро,
давясь на ходу, сырым, полуощипанным кекликом. Сперва барс учуял дым, и тёплый запах
жилья, и лишь потом, заметил заваленную снегом маленькую хижину, построенную из
плоских камней, на самом берегу озера. С этого времени он довольно часто гостил у
гостеприимной и почему-то всегда печальной горалихи, неизменно находившей для
молодого охотника чашку подогретого бурна и миску просяной каши. Так продолжалось
несколько лет, пока о Дойре не узнали родители. Рохом так и не понял причину их тревоги,
но причина видимо была, ибо лишь крайняя нужда заставит семейство снежных барсов
переселиться на другую гору. Рохому, понятное дело, ничего объяснять не стали.
– Как вышло, что она живёт одна?
– А?
– от неожиданности Перк расплескал бурн. Угли в очаге сердито зашипели.
– Я думал
ты спишь уже.
– Почему Дойра живёт одна? Ну, мы-то понятно... А она?
– Её муж погиб в битве при Калее, вроде.
– пожал плечами гризли.
– По-моему никакого мужа у неё не было.
– Лично мне Дойра сказала, что она вдова.
– А мне козёл Хуперт сказал, что если на рассвете в мышиную нору плюнуть...
– Пошёл ты, Рох!
Дверь, которую Рохом заботливо прислонил к косяку, вдруг с грохотом упала, угодив
медведю по лодыжке.
Барс одним прыжком отлетел в тёмный угол, и обнажил меч.
За порогом землянки настороженно сверкнули две пары глаз.
– Скаге не понравится сломанная дверь...
– негромко произнёс низкий глухой голос.
– Мне тоже не понравилась сломанная нога, белка мочёная!
– рявкнул гризли, растирая
ушибленную лодыжку - Мы квиты!
– Однако, - продолжал голос, за пару кружек горячего бурна и кусок хлеба с крольчатиной,
мы убедим Скагу, что дверь сломалась сама.
– Выйди на свет!
– приказал неизвестному Рохом.
– Ножик свой спрячь, тогда выйду.
Рохом, помедлив, убрал меч в ножны.
К очагу не спеша приблизились два волка. Старый и молодой.
Первый, рослый и широкоплечий, с серебристым от седины мехом, остановился в двух
шагах от очага. Взгляд его скользнул по лежащему на коленях гризли бердышу, мешкам и