ржавое пятно на гранёном обухе секиры.

Рохом принялся за работу. Вначале, барс как следует, наточил лезвие, затем принялся

счищать пятно. Временами, он поглядывал на задумчиво ворошившую веткой угли Мриту.

Он заметил, что Мрита уже перелиняла и вычесала старую рыжеватую летнюю шерсть.

Густой серый зимний мех мягко искрился на плечах оленихи, а белое пятно на горле -

отливало серебром. И не скажешь, что скиталась по голодным предгорьям Ратпмара. Не

скажешь...

– Зачем из дома сбежала?

Вздрогнув, олениха подняла глаза на Рохома и недобро прищурилась.

– Не была ты в Ратпме отродясь!
– продолжал барс, не отрываясь от работы, - Это Фархаду

можешь свои сказки рассказывать. Но не мне! И не Ягморту!

Олениха молчала.

– Вернулась бы, пока не поздно. Родня, что... Родня лишь хвост до синих искр начешет, да

простит. А эти...
– барс указал секирой на юг.

– Родня в Хорте.
– подала голос Мрита, - Для остальных я и сама мертва. Идти мне некуда. И

незачем.

Отшвырнув ветку, Мрита поднялась и отвернулась от огня. Как только глаза привыкли к

темноте, она заметила злую шакалью морду, таращащуюся на неё из-за шалаша. Оррий

потянул себя за ухо и властно указал в сторону темневшего на фоне звёздного неба леса.

Обозлённая на барса Мрита показала шакалу язык и вновь вернулась к костру.

– До Хортага я в любом случае доберусь! С вами или без вас! Дай сюда!
– Мрита попыталась

отобрать у барса свою секиру.

– Не оттирается.
– пожаловался Рохом, - Даже камень не берёт.

Барс провёл языком по обуху секиры.

– Э, на клеймо похоже!

– Довольно! Мрита выхватила секиру из рук Рохома. Пойду... Мне котёл ещё мыть.

***

Мыши не давали покоя Нильсу даже во сне.

Маленьким хвостатым пронырам, бороздившим пол старого амбара спуску давать было

нельзя. И не важно, что амбар пуст с тех пор, как в их посёлок заявилась Каора и научила

жителей гнать из ржи великолепный бурн.

Двух мышей манул уже успел отправить в своё толстое брюшко. Он как раз подбирался к

третьей, когда выглянувшая из рассохшейся бочки, крупная, гепардового окраса мышь,

доверительно ему сообщила:

– ... пара штанов, да мешок новый, за две бочки смолы - честный обмен. А надуть решат - я

им столбы у ворот подпилю!

Проснулся Нильс, как и бывает после кошмара, опустошённым и готовым на всё. Было тихо.

В затянутое промасленной тканью окно сторожки царапался дождь. Нильс гибко вскочил на

ноги, и осторожно выглянул в приоткрытую дверь. Посёлок был погружён во тьму.

Непроглядную, смоляную... Манул поёжился и вышел на крыльцо.

Заглянув под ворота, Нильс увидел две пары ног. Одни - в латаных чукашах, а другие - в

добротных сапогах, с завязками, украшенными беличьими лапками.

– Шли бы вы...
– проворчал Нильс.

Ответом было молчание.

Манул достал из-за пояса топорик.

В последний раз чужие наведывались в их посёлок лет восемь назад, когда ещё смолокурня в

лесу работала. Впрочем, чужих в посёлке и тогда не любили.

Нильс ударил обухом в ворота.

– Сказал же, пошли вон! А не то Бахора позову!

– С севера идём, - жалобно затянули за воротами, - лодку на порогах побили, смолы бы нам

погуще, лодку починить, да убраться отсюда пока...

– Ба-а-ахо-о-ор!!!

За спиной Нильса, в большом доме на сваях, со стуком распахнулись ставни.

– Про унгала им говорить не стоит.
– шёпотом предупредил Мриту шакал, - Зачем

беспокоить.

– А если они к Серому холму сунутся?

– Да они уже лет пятнадцать из этой дыры носа не кажут.

– Почему?
– удивилась олениха.

– Кто их знает?
– развёл руками шакал, - Может так им спокойней. Гляди, идут...

В щелях ворот и частокола мигнул огонёк. Им пришлось довольно долго ждать, пока жители

Хольнума справятся с заржавевшим засовом. Наконец воротина скупо приоткрылась. Их

бесцеремонно осветили фонарём.

– Чего?
– недобро спросила невысокая остроухая тень в длинном плаще.