отдельные голоса, затем слова. Однако прежде чем их смысл доходил до него, очередная

волна смывала слова из памяти, будто знаки на песке:

– ... есть чем перевязать? Подержи так...

– ... очнулся вроде...

Рохом через силу приоткрыл левый глаз. Правый, замазанный кровью, открываться не хотел.

Заботливая рука положила ему на темя что-то холодное и влажное.

– Еле откопала тебя, пятнистый?

Голос был незнакомый, и когда Рохом приподнялся, что бы посмотреть на говорившего,

волна отбросила его обратно во тьму.

Дойра редко говорила, больше слушала их с Перком болтовню о горах и об охоте. О

себе горалиха не рассказывала вообще, а если подвыпивший Перк наседал с расспросами,

говорила о своём погибшем на войне муже. Как его звали?..

– Эй, пятнистый, ты куда?
– Крепкая шершавая ладонь потёрла его нос.
– Я что, зря в

унгальем дерьме копалась? Давай, живи!

Ответить он не смог, пасть была забита песком. Рохом страдальчески замычал.

– Чего?
– перед уцелевшим глазом возникла физиономия пятнистой гиены, - Чего сказал?

Барс потянулся к висящей у гиены на ремне фляге. Прополоскав пасть, он долго

отплёвывался от песка.

– Гадость...
– простонал Рохом, едва ворочая опухшим языком, а затем его вырвало.

Якра, так звали гиену, помогла Рохому освободиться от доспехов, и вызвалась

принести воды, но барс захотел идти сам. Придерживаясь за плечо Якры, он спустился к

реке, и замер.

Изрубленный унгал лежал у самой воды и его чёрная кровь медленно пропитывала песок.

– Что встал, Рох?
– тихо спросила его Якра, - Идём. Больше он никого не тронет.

Увязая в мокром песке барс доковылял до воды, оступился, упал на четвереньки.

– Хорош.
– буркнул он, разглядев в воде собственное отражение.

Умываясь он обнаружил болезненную кровоточащую ссадины над левым глазом и на

темени.

– Шлем спас.
– утешила его гиена, - А то бы...

– Аарда нашли?
– перебил её Рохом, - Он со мной был, в яме, когда...

– Джейрана, что ли? А чего его искать. Он сам выкопался. Помяло чуток. Вон он, возле

медведя.

– Перк?!

– Сиди ровно!
– прикрикнула на него гиена, вновь прикладывая к темени Рохома холодную

примочку, - Цел медведь твой. Ты где была, Ракана?

– На опушке. Собирала жареных зайцев, как грибы.
– подошедшая к ним молодая пума в

перемазанном сажей тёмно-зелёном салакаше и старой рысьей хурке, показала гиене плотно

набитый мешок.

– Это правильно.
– гиена облизнулась и строго посмотрела на Рохома.

– Сиди здесь.

Но Рохому, не смотря на дурноту, не сиделось.

Подождав, пока гиена с пумой отойдут подальше, он встал и, волоча ноги, побрёл к Серому

холму, на склоне которого неподвижно лежал Перк.

Гризли был без доспехов и салакаша, в перемазанной кровью и грязью нижней рубахе.

Голова его была замотана тёмно-зелёной тряпкой.

– Перк, ты ещё жив?

Гризли что-то пробурчал, приподнял голову, и кровь из-под тряпки полилась сильнее.

– Лежи!
– прикрикнула на него крутившаяся поблизости пума, - Сейчас Якра тебя перевяжет.

Якра! Якра!

– Чего орёшь?
– откликнулась гиена, - Медведь большой - крови много. Потерпит. Где

Урнала?

– Там.
– указала пума, - Весело тут у вас. И чего мы сразу не пришли, когда в первый раз

бахнуло? А что это было?

– Не знаю.
– неохотно проворчал Перк, - Оррий найдётся - расскажет. Это он дряни в бочку

наболтал. Смотри-ка, половина леса сгорела.

– Дряни? Полную бочку?
– пума зажмурилась, - Я думала, хуже Якры бурн никто варить не

умеет.

– Смейся хвостатая, да.
– фыркнула гиена, - Ты волка смотрела?

– Худо волку. Нутро отшибло, кровью харкает. Кто другой давно бы помер. Крепкие они,

северяне.

– Так беги к нему, ворона бурая!

– Урнала с ним. Они вроде как знакомы.

"Ягморт!" - вспомнил Рохом.

Не обращая внимания на гневные окрики Якры, Рохом вновь поднялся на ноги. Ягморт

лежал всего в пятнадцати шагах от него, прислонившись к небольшому валуну. Волк был

раздет до пояса. Топор лежал у него на коленях, а рядом, у камня валялись шлем, кольчуга,