Тамошние иудеи оказались благомысленнее Фессалоникских (Деян. 17, 11) – не по происхождению, конечно, а по направлению и настроению духа и более свободны от предрассудков и фанатизма, чем иудеи фессалоникские. Они приняли евангельскую проповедь со всем усердием, ежедневно, – вероятно, уже в частных собраниях, а не синагогальных, которые бывали только по субботам, – разбирая Писания с целью удостовериться, точно ли это так, как проповедовали Павел и Сила. Следствием такого добросовестного отношения было то, что многие из них уверовали. Уверовал также из Еллинских почетных женщин и из мужчин немало, то есть прозелитов и язычников (Деян. 17, 11–12).

Однако фессалоникские иудеи, узнав, что Павел проповедует в Верии, тотчас же пришли туда и здесь также возбудили чернь против апостолов. Тогда братия тотчас же отпустили Павла, против которого главным образом и на сей раз направлялось возмущение, идущего к морю, то есть для продолжения путешествия морем, а Сила и Тимофей остались в Вери (Деян. 17, 14).

Сопровождавшие Павла проводили его до Афин (Деян. 17, 15). Несомненно, что это путешествие до Афин Павел совершил морским путем, ибо так легче было избавиться от преследовавших его иудеев, а кроме того, если бы Павел шел в Афины сухим путем, он не мог бы не останавливаться в попутных городах для проповеди, чего мы не видим.

Тимофей, остававшийся в Филиппах, присоединился к апостолу или в Верии, или на пути к ней. Теперь ему и Силе, оставшимся в Верии, Павел послал приказ скорее идти к нему в Афины. Они пришли, однако, к Павлу только в Коринф, вероятно, потому, что он скоро оставил Афины и перешел в Коринф.

Впрочем, из Первого послания к Фессалоникийцам видно, что Тимофей один приходил к Павлу в Афины, но послан был им обратно в Македонию и именно в Фессалонику, а потом уже вместе с Силой, остававшимся в Верии, пришел к апостолу в Коринф (см. 1 Фес. 2, 18–3, 2). Из этого места Послания видно, что Павел предпринимал еще две попытки возвратиться в Фессалоники, но ввиду встретившихся препятствий послал туда из Афин Тимофея.

В ожидании Силы и Тимофея в Афинах Павел возмутился духом (точнее, «возмущался дух его в нем») при виде этого города, полного идолов (Деян. 17, 16). Афины были центром греческого чувственного культа, искусств и богатства, а потому и были полны храмами, алтарями и статуями в честь многочисленных божеств. Высокое развитие архитектуры и ваяния придавало всем этим постройкам и изображениям изящество и пленительность. Это всегда восхищает людей, которые ценят лишь внешнюю земную красоту и изящество. Но статуи языческих богов и богинь в высшей степени возмущали апостола, который видел в этом омрачение и развращение человеческой природы.

По обычаю, он начал свою проповедь в синагоге, а кроме того, ежедневно вступал в разговоры и споры с людьми, которых встречал стоящими на площади или прогуливающихся под ближайшими крытыми галереями. Среди этих личностей находились также философы – люди, привыкшие к обсуждению умозрительных предметов и любившие вести споры. Дееписатель указывает преимущественно на эпикурейцев и стоиков (см. Деян. 17, 18), потому что эти две философские школы имели наибольшее число последователей, так как доктрины их были более понятны и доступны широким массам, чем доктрины других философских школ.

Кроме того, именно эпикурейцы и стоики вступили в спор с Павлом, надо полагать, потому, что эти философские системы были особенно резко противоположны христианству.

Основным началом эпикурейства был грубый материализм и нигилизм, в основе же стоицизма лежала самозамкнутая гордость.

Суждение, какое они вынесли из бесед с Павлом, было двоякое. Одни (вероятно, эпикурейцы) считали истины, проповедуемые Павлом, пустословием: Что хочет сказать этот суеслов? Другие же (по-видимому, стоики) заинтересовывались тем, что этот иностранец проповедует о чужих, незнакомых им божествах (Деян. 17, 18), так как Павел проповедовал об Иисусе Христе и о воскресении (по-гречески «анастасия»), которое они, по мнению святителя Иоанна Златоуста, понимали как особое божество.

Эти последние по крайней мере не отворачивались от проповедника с пренебрежением и желали его слушать, хотя и находили его речи странными. Они привели его (не насильственно, а в смысле «пригласили») в ареопаг – место близ акрополя, где происходили заседания верховного совета греческой республики для обсуждения дел государственных, общественных и судебных. Совет этот, состоявший из лучших и образованнейших людей, сохранил отчасти свое значение и при подчинении Греции Риму.

Место это находилось на Марсовом холме, примыкавшем к большой площади с севера от западной оконечности акрополя. Павла привели туда не для того, чтобы судить, а для того, чтобы он перед лицом знаменитейших представителей греческой науки и образованности в присутствии множества народа, могущего слушать его с площади, изложил свое новое учение.

Став среди ареопага, святой Павел произнес речь, которая представляет собой великий образец и его апостольской мудрости, и его красноречия, и применения его всегдашнего правила – быть для язычников как бы язычником, чтобы и язычников приобрести для Евангелия (см. 1 Кор. 9, 19–22).

Перед взором его был акрополь с полной коллекцией знаменитейших произведений искусства, внизу – великолепный храм Тезея, вокруг множество храмов, алтарей и статуй разнообразных богов, и все это было сделано искусством лучших художников. Это Павел и использовал для вступительных слов своей речи. Он похвалил афинян за их набожность.