Колодец топит топор, но проигрывает загрязняющей его воду голове; топор рубит голову, но тонет в колодце; голова мутит воду колодца, но бессильна против топора.

Сапог не давал покоя. Не хотелось думать, что это все, что осталось от кэшнаирца. Я, разумеется, скорбеть не буду, но лучше бы он уехал в свою страну, чем тут… так… Первый же день и одного талахари как не бывало. А ведь не только они должны меня защищать, я их тоже.

— Значит, по-твоему, оно его сожрало?

Сухие листья и ветки шуршали под ногами.

Я не ответил.

— Ну так и приятного аппетита! — продолжил Венди. То обстоятельство, что враг повержен, путем попадания в брюхо тьмы, его несказанно вдохновило. Ни то он не отдавал отчета в том, какой это ужас, ни то просто не верил. — Интересно, он долго убегал, прежде чем… ну ты понимаешь… — Друг примолк, но ненадолго. — Не знаю, кому больше посочувствовать. Кэшнаирец наверняка поперек горла встал, так что… Да с такого обеда, если не подавишься, так траванешься… они же змеиный яд с молоком матери впитывают. А это их вино… ведь сущая гадость!

В гостях у Эсмирато полбутылки высадил и не плевался.

— Каша ему моя, видите ли, не понравилась, а как насчет самому стать обедом?

Ну это уж совсем! Я резко развернулся:

— Ты заткнешься сегодня? — Венди округлил глаза, отшатнувшись. — Я думаю, — прояснил я ситуацию и зашагал дальше.

Помедлив, он двинул следом, но больше не проронил ни слова. Некоторое время мы брели молча, придерживаясь пути из поваленных деревьев, ведь согласно моей теории…

— Этот цветок был непростым растением. Он защищал не только волшебную полянку, а весь лес, весь лес в этой зоне! А кое-кто его сломал…

— И сгинул вместе с ним, — присовокупил Венди.

Внимательно оглядев его непробиваемую физиономию, подумал, что спорить бесполезно. С ним связываться, что воду ситом черпать — только время терять. А я и так много чего потерял, одно время и осталось. Если оно есть. А то пока мы тут языками чешем, Эсмирато там… И что я скажу, когда Кадемония спросит, где ее брат?

— Идем. По дороге расскажешь, что с тобой стряслось. — Каким обухом по голове приложило… То есть, когда успел подхватить проклятье. — И выброси эту дурацкую кость, с ней ты выглядишь как идиот.

Он моему совету не последовал.

— Говоришь, никаких странностей в последнее время не замечал, — подвел итог его получасовой разъяснительной болтовне по поводу минувших дней, предшествующих отправке на испытание. — И Кадемония не подходила, скажем, пожелать удачного пути?

— Так она меня не осчастливила. — Мимолетно улыбнулся Венди, явно намекая, как осчастливили меня, но тут же посерьезнел, лишая приятной возможности отобрать кость и одарить от всей души по голове. — Она вообще на меня не смотрит и не говорит со мной. Я для нее словно пустое место.

Бедненький! Не переживай, я поговорю со своей невестой, чтобы она уделяла тебе должное внимание, болван! Выложить ему это я не успел.

— Кажется, она действительно тебя любит, — заключил он, с несчастным видом заглядывая мне в глаза. А он-то надеялся…

Жар прилил к щекам. Любит, значит. Что ж, этого следовало ожидать. Задумавшись, шагнул в сторону…

— Эй! Там овражек! — Отдернул друг меня с опасного края.

Мы свернули на прогалину. Тут след, к моему изумлению, терялся. И куда, ради Лагаса, могла подеваться этакая махина, грандиозный сгусток тьмы, выкорчевывающий деревья на своем пути? Такое под корягу не спрячешь и в дупло не засунешь. Полянку, поросшую травой и диким лютиком, обрамляли кусты с неестественной синевы листьями и деревьями с желтыми стволами. Я огляделся, выискивая что-нибудь примечательное, но ничего примечательного не заметил.

— Будем ждать здесь. — Бросил на землю мешок и сел сверху.

— Здесь? Но, — боязливо огляделся Венди, — почему здесь?

Враки, кто утверждает, что для человека самое главное удобство. Главное — относительное чувство покоя. И тело, не задействованное в общественной деятельности, способно отрешиться от реальности на некоторое количество часов, даже будучи в вертикальном положении — например, когда висишь на дереве вниз головой, застигнутый врасплох коварной ловушкой супостата, нет ничего зазорного в том, чтобы вздремнуть. А уж сидя на мешке с вещами…

— Кармаэль, — ущипнул меня спутник. — Ты не думаешь, что…

— Я не думаю, — разлепил глаза, решительно подавив импульсивное желание схватить за горло нарушителя сна.

Меж деревьев таилась тьма, разлитая, словно черничное варенье. Вдалеке мерцали загадочные огоньки. Это был не тот же самый лес, в который мы приехали вчера. Его наполняли странные звуки и шорохи, и воздух пах неправильно, колдовскими травами, от которых мутнел разум. Рывком встал и спросил Венди, почему он не разбудил меня раньше.