"На самом деле, - ответил Грас, - да".

Ланиус наносил последние штрихи на эскиз, когда Орталис вошел в небольшую комнату для аудиенций, выходящую окнами на север, которую он использовал как студию, и оглянулся через плечо. "Что это?" - Спросил законный сын Граса.

"На что это похоже?" Спросил Ланиус.

"Беспорядок". Орталис редко заботился о такте. После дальнейшего изучения он добавил: "Это не город Аворнис. Какой смысл рисовать где-то еще?"

"Я подумал, что это было интересно. Я хотел нарисовать место, которое было бы совсем не похоже на это", - сказал Ланиус.

Его шурин хмыкнул. "Ну, ты сделал это, все в порядке. Это ни на что не похоже. Значит, ты выдумал это из своей головы, не так ли?"

"Можно сказать и так". Ланиус этого не говорил. Он просто согласился, что Орталис мог бы. Он подождал, заметит ли Орталис.

К его облегчению, Орталис этого не сделал. Он сказал: "Иногда тебе приходят в голову самые странные идеи", - и ушел.

Это вполне устраивало Ланиуса. Он вернулся к наброску, время от времени останавливаясь, чтобы свериться с древней рукописью, которую он взял из архива. Он тихо рассмеялся. Когда он начал рисовать, в те дни, когда Грас ему совсем не доверял, он делал это, чтобы продать эскизы и заработать немного больше серебра. Тогда он рисовал монкотов, а не городские пейзажи.

Он отступил назад и посмотрел на эту. Орталис был прав. Это ни капельки не походило на город Аворнис. В чем ему действительно нужно было быть уверенным, так это в том, что эти три башни были правильно выровнены. Он сделал все, что мог, руководствуясь тем, что говорилось в этой рукописи и паре других. Если они были неправы… Если они были неправы, он потратил впустую много денег, усилий и времени, вот и все.

Когда у него все получилось так, как он хотел — так, как, по его убеждению, должно было быть, — он написал Грасу письмо, в котором точно объяснил, как другой король должен использовать эскиз. Он положил и свое произведение искусства, и письмо в тубус для сообщений. "Передайте слово другим, кто отправится на юг — вас могут беспокоить дурные сны", - сказал он курьеру, которому передал тубус.

"Я не боюсь снов, ваше величество", - ответил мужчина. "Я не думаю, что кто-то боится, по крайней мере, после того, как он вырастет".

"Эти сны напугают взрослого", - твердо сказал Ланиус. "Передай слово дальше. Я не выдумываю это. Они не причинят тебе вреда, но ты не узнаешь, что такое страх, пока его не испытаешь ".

"Хорошо, ваше величество". Голос курьера звучал так, как будто он больше потакал ему, чем что-либо еще, но это было в порядке вещей, пока он помнил, что сказал ему Ланиус.

Но затем он исчез, и Ланиусу не оставалось ничего, кроме беспокойства. Он отправился в великий собор, чтобы помолиться богам на небесах. Он не знал, сколько пользы это принесет, но и не представлял, как это может навредить.

Конечно, когда король Аворниса посетил великий собор, он пошел не один. Его сопровождали стражники. То же самое сделал секретарь, чтобы записать все, что он сказал, что могло потребовать записи. И он не мог просто навестить и помолиться. О нем нужно было доложить архипастырю. В своей малиновой мантии Ансер выглядел святым человеком до мозга костей. Когда он подошел поговорить с Ланиусом после того, как король закончил молитву, стражники и даже секретарь отошли на почтительное расстояние.

"Вы не выглядите очень счастливым, ваше величество", - сказал он.

"По правде говоря, я не такой". Ланиус не чувствовал, что может вдаваться в подробности; подобно Сосии и Гирундо, Ансер был одним из тех, кого Изгнанный не беспокоил ночными визитами.

"Я знаю, что тебе нужно сделать", - сказал теперь архипастырь.

"О? Что?" Спросил Ланиус.

Другой человек в красных одеждах говорил бы об очищении своего духа, об отказе от своей воли и принятии указов богов. Ансер? Ансер сказал: "Ты должен отправиться на охоту. Ничто так не отвлекает тебя от мыслей, как охота".

Ланиус не смеялся. Он всегда знал, что Ансер не был духовным лидером, в котором нуждался Аворнис в трудные времена. Он не был тем, в ком нуждалось королевство, но он был тем, что у него было. И Аворнис совершил с ним несколько великих дел в качестве архипреступника. Какое отношение он имел ко всему этому, вероятно, будет другим вопросом.

"Ты действительно должен", - настаивал он. "Да, даже ты. Я знаю, что тебя не волнует охота, но как тебе может не нравиться лес?"