Фисталуон, несмотря на всю свою мощь архидура, оказался трусливым саткаром, неподготовленным к испытаниям. В самом начале вторжения саткаров в этот мир он был самодоволен и велик. Само собой, нападать на слабых людей, которые не могут дать тебе достойный отпор – это великое дело. Проиграет в такой битве разве что тот, кто уже мёртв. Громоподобный голос предводителя саткарского полчища звучал на всю округу, вселяя в сердце и так перепуганных людей всепоглощающий ужас, который превращался в жуткое отчаянье. И даже после того, как мир стремительно обратился в сплошные развалины, пожираемые КРЭЛами, он продолжал шагать по остаткам этого мира, окружённый своей свитой, и превозноситься.

– Я – Фисталуон, предвестник вашей кончины, жнец ваших ничтожных душ, пожиратель вашей поверженной надежды! Ваш мир захватил я, Фисталуон! Запомните это имя! Потому что вскоре оно прогремит в других мирах и даже распространится за их пределы, неся мою славу туда, вперёд, к дальним рубежам естества и бытия. Скоро имя Фисталуон будет греметь во всех измерениях, и оно станет синонимом неизбежной гибели, а ещё жутких мучений!

Высокомерия этому саткару, конечно же, не занимать. Однако его громогласные высказывания, помимо удовлетворения мании величия, несли ещё одну пользу – они укрепляли всех, кого он вёл за собой. Слыша эти жуткие гимны, ражгары и раждалоды из его особой свиты ликовали и продолжали поддерживать его. Победоносное шествие полководца по опустелым улицам и переулкам продолжалось недолго. Первая же встреча с одним из разорада стала причиной его падения.

[1] У людей есть такое поприще – рыбалка. Они закидывают специальное устройство с приманкой, насаженной на крючок, в воду. Когда рыба пытается ухватиться за приманку, она также проглатывает и крючок. Человека в таком случае тащит устройство с рыбой к себе и получает трофей. Но иногда рыба умудряется избавиться от крючка и продолжать жить. В таком случае говорят: «Сорвалась с крючка».

Часть 13

Вокруг располагались руины до основания уничтоженного города. Зрелище довольно-таки сумрачное. И даже лучи полуденного солнца не могли придать этому месту никакой надежды. Ещё и саткары, бодро шагающие тут, добавляли отчаянья. И, как будто бы этого мало, ещё и разорад. Одинокое существо архидур и его подопечные заметили уже издали, а потому исполин приготовил свои могучие слова, подобрал звучные выражения и готовился излить их на нас. Однако по мере того, как Ольдерис становился к ним ближе, каждый убеждался, что это был не человек. Фисталуон даже передумал пустословить, ведь каждый знал, что нежить не имеет страха, а потому все его слова будут сказаны впустую. Своим же величием он был пока что удовлетворён. Точнее, пока что никто не ткнул его носом в собственную ничтожность, а потому он не нуждался в том, чтобы восстановить своё положение. Он сказал своим прихвостням, что они могут делать с ним всё, что угодно. Один из ражгаров сказал, что повеселится с этим мёртвым ходоком. Когда архидур и остальные приблизились к Ольдерису и явно собирались проходить мимо, их души потревожил леденящий голос смерти, навеивающий жуть:

– Фисталуон, предводитель воинства Кальдебарсона, убирайся прочь, пока не поздно. Иначе всех твоих саткаров ждёт неминуемая гибель, а тебя – унижение.

Это было неожиданно для всех саткаров, что нежить заговорила, а потому они остановились, дослушали до конца его речь, а после небольшого промежутка безмолвия архидур рассмеялся. Ражгары с раждалодами поддержали его насмешку. А, когда всё закончилось, он, преодолевая страх, которым оплетал его душу бессмертный, отвечал:

– Забавно. А я и даже и не подумать не мог, что вы, мертвяки, оказывается, такие шутники.

Он собирался проходить мимо, но тот самый ражгар, который вознамерился повеселиться с этим мёртвым ходоком, налетел на Ольдериса и тут же взревел оттого, что потерял обе свои руки от прикосновения к некроплазме. Фисталуон обернулся и увидел, что произошло. Бессмертный, поймав взор архидура, демонстративно оборвал страдания безрукого отродья Хора, когда сжёг его в зелёном пламени зора, а после заговорил:

– Ещё раз предупреждаю: убирайся прочь. В противном случае твоё воинство погибнет в зелёном пламени смерти, а ты от этого самого пламени познаешь унижение.

Архидур замешкался лишь на мгновение, потому что в нём смешались страх с удивлением от того, что он увидел. Однако, поборов всё это, он принялся, как встарь, рассказывать на всю округу о собственном величии. Но Ольдерис не стал его дослушивать – обрушил на головы всех саткаров мощь зора. Поднялся резкий порывистый ветер, который начал сдирать кожу с ражгаров. Дневное светило тут же скрылось за тяжёлыми свинцовыми тучами, порывы первородного ужаса сковывали и не позволяли даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы противостоять могуществу вестника смерти. Фисталуон довольно долгое время собирался с духом, но, когда всё-таки переборол весь ужас, который не позволял ему начать действовать, больше половины его особого воинства уже пало. Осознав это, он преисполнился дикой ярости и принялся мстить ничтожной нежити за то, что произошло с теми, кто был рядом с ним. И тогда мы увидели мощь архидура в действии.

Несмотря на свой огромный рост и кажущуюся неповоротливость, как воин Фисталуон был неплох. Обычно огромным существам постоянно не хватает скорости. Но архидур был лишён этого недостатка. Взмахи его исполинского оружия, отдалённо напоминающего меч, были достаточно стремительны. А, будучи покрытым алым пламенем Кальдебарсона, это оружие не сокрушалось при встрече с зелёным пламенем зора. Левой рукой он производил достаточно могущественные чары и не только сопна или закта. В его арсенал входили также финте, зенте, кельте, вульту и даже фаэте. Только знаки он рисовал не рунные, а саткарские, ведь руны обязательно угловатые и сияющие белым или голубым свечением, когда как то, что он производил, имело и угловатые, и закруглённые формы, а сияло исключительно из-за того, что горело обычным пламенем. И всё было направлено лишь на причинения ущерба – ни одной из сфер магии он не мог поддержать своё изрядно поредевшее воинство или хотя бы уж себя самого, потому что сила смерти постепенно поглощала его сущность, добираясь до жизни самого саткара. Разум искажался под действием первородного кошмара. И архидур не мог ничего придумать. А только лишь отбивался от налетавших на него несуществующих врагов и пытался защититься от шквала непрекращающегося града смерти. Иногда его настигало просветление, и он устремлялся на Ольдериса, но бессмертный концентрировал зора и отбивался от всех его ударов и различной магии. Весь этот бой показал, что саткары не собираются отступать. А потому разорад по всему этому миру готовился отбиваться от нападения саткаров, нещадно истребляя их. Фисталуон же пытался биться и всеми силами тщился сокрушить эту ничтожную нежить, которая оказалась очень могущественной, недооценённой им. Бросаясь сквозь множественные сплетения магии смерти и бушующую бурю зелёного пламени, он всякий раз ударялся об Ольдериса, как будто бы о незримую стену. Бессмертный был так близко – вот же он. Протяни свой меч и казни его. Но всякий раз архидур оказывался лишь в самом эпицентре сил смерти и Пустоты. До его ушей доносились крики агонии саткаров, которые остались ещё живы. И это злило, но вместе с тем ещё и пугало. С кем он ведёт сражение? Может быть, это был кто-то из великих? Просто он принял это несуразное обличие, чтобы Фисталуон подумал, будто бы сможет победить его? Если это так, то нужно бежать и как можно быстрее, пока ещё он может существовать. Эта мысль сводила его с ума, а наблюдение за тем, как постепенно истаивают его сущности, разжигало этот страх. Так что мысль бежать отсюда, пока не поздно, укоренялась в нём всё сильнее и сильнее. И вот, он использует пентаграмму, прыгает в неё, но ничего не происходит – его ноги приземляются на землю. Недоумение завладело им настолько, что он даже не понимает, из-за чего всё так произошло. Ему понадобилось пару мгновений, чтобы собраться с мыслями, и только после этого он обратил внимание на символы, расположенные на ободьях его звезды. Их тут быть не должно. Однако они были тут и не позволяли порталу открыться. Более того, он осознал, что попал в ловушку – этот мерзкий бессмертный установил ловушку! Теперь он не сможет бежать отсюда во всех смыслах этого слова. Не сможет бежать и умрёт тут. Умрёт. Он, великий и неподражаемый Фисталуон, предвестник кончины, жнец ничтожных душ, пожиратель поверженной надежды, пойман, как мышь в мышеловку, и умрёт, как самый последний ничтожный таракан, надышавшийся дихлофоса. Это настолько сильно напугало его, что архидур начал биться в истерике, пытался пробиться через незримые барьеры удерживающей пентаграммы, ревел, как подстреленный нугундр, и распалялся жуткой бранью, обещая всем нам жуткую месть со всеми возможными мучениями и страданиями, какие только способно выдумать его изощрённое сознание. Тем временем зора заканчивал пожирать третий рубеж его сущности, так что паника росла в геометрической прогрессии. Когда сила смерти приступила к четвёртой, он принялся метаться ещё сильнее. Его сущность начала расти, так что саткар перестал умещаться в площади пентаграммы, которую сам же для себя и приготовил. Но страх перед смертью продолжал владеть им, так что он не прекращал свой рост. И, подобно тому, как был разрушен Кальдебарас, таким же образом была расколота эта ловушка. Фисталуон просто-напросто раздавил её самим собой, а после принялся бежать так быстро, как только мог, удаляясь прочь от того места, где находился Ольдерис. Но буря, которую развёл на всю округу бессмертный, покрывала довольно-таки обширную площадь, а потому трус всё бежал и бежал, продолжая испытывать на себе воздействие губительной силы смерти. И только в тот миг, как он покинул территорию буйства смерти, пентаграмма унесла его прочь отсюда.

Вторжение саткаров было начато и тут же разбилось о нашу силу смерти. Десятки и сотни тысяч краснокожих слуг Кальдебарсона расставались со своими жизнями, возрождались и снова приходили сюда, чтобы объединиться в большой отряд и попытаться прорвать к людям с новыми тактиками и манёврами. Но ничего не помогало, хотя было совершенно очевидно, что они были направляемыми кем-то. Тем более, что Фисталуон перестал быть полководцем, а только и знал, что бродить по тёмным пустошам, совершенно один. Он боялся сказать хотя бы уж слова, опасаясь того, как бы его не обнаружил кто-нибудь из разорада. Страх ещё владел им, перед глазами ещё стояло зелёное марево смерти, кожа продолжала ощущать призрачное жжение от этой силы. Он пытался успокоить самого себя, пытался подавить бурю в собственной душе. Всякая мысль бежала из его головы. Он не мог ничего предпринять. Даже просто опуститься на землю и, воспользовавшись Хордозом, обратиться к своему властелину за советом. Наверняка повелитель алого пламени и повелитель одержимости захотят услышать о положении дел в этом мире и о причине их поражения. Конечно, Аббалитон уже успел познакомиться с нами, когда столкнулся с Форманисом и Авлис на вершине своей крепости. А потому он мог поведать Кальдебарсону о нашем могуществе, а тот, в свою очередь, мог бы подумать о том, кого и как он отправляет сюда. Но довольно продолжительное время всё оставалось неизменным. Саткары погибали, возрождались и снова шли в бой, а Фисталуон оставался наедине с самим собой, продолжая попытки перебороть остатки первородного ужаса, которые засели в его сознании.