— Но разве мумиё добывается ружьем?

— Бывает и так, — сказал Хайдар-ага и добавил: — Мы, возможно, и сами это увидим.

Извилистая тропа, разрезавшая ущелье надвое, вдруг резко устремилась к западу и вывела нас на тесное, как загон, плоскогорье. Здесь было гораздо теплее, зеленели травы, и их запах в сочетании с запахом сырости слегка щекотал ноздри. Эта зеленая площадочка со всех сторон была зажата высокими горами, взобраться на нее было совсем непросто из-за крутых и обрывистых краев. Однако не одним нам это удалось. Вскоре мы увидели карабкающегося по крутому склону вверх какого-то джигита с ружьем за спиною. Джигит цеплялся за выступы в скалах и то и дело искоса поглядывал вниз, где стоял другой парень. Этот второй рукой подсказывал первому, куда удобнее поставить ногу. Когда наконец джигит с ружьем достиг своей цели, тот, что оставался внизу, — высокий, с обрюзгшим, не вязавшимся с его молодостью лицом, — приблизился к нам. Он поздоровался с Хайдаром-ага, потом с нами. Ни о чем его не расспрашивая, Хайдар-ага заметил:

— Если даже оно там и есть, достать будет трудно… — Он внимательно оглядел обрывистый склон горы, в сомнении покачал головой и обратился к нам с пояснением: — Джигиты пытаются ружьем добыть мумиё, они отстреливают его от камня. Как раз об этом, Асад-джан, я тебе и говорил… Дело это очень тяжелое и рискованное, верно?

— Что поделаешь? — пожал плечами высокий парень. — Жить-то надо! — И, кивнув на прощание головой, поспешил на прежнее место, откуда мог наблюдать за своим товарищем. Мы же, передохнув, бодро двинулись дальше и за разговорами на самые разные темы не заметили, как наступил полдень.

— Неплохо бы чайку попить, — мечтательно сказал Асад.

— Потерпи немножко. Как выберемся из этой теснины, отдохнем.

Но ущелью не было ни конца ни края. Оно все сужалось, гранитные утесы нависали над нами, затмевая свет, и чем выше были скалы, тем сами себе мы представлялись все более слабыми и маленькими.

Но вот наконец надменные горы, в которых мы были зажаты, как в тисках, начали расступаться, ущелье посветлело, расширилось, и извилистая тропинка вывела нас на окруженную горами долину.

Земля здесь еще не совсем оттаяла, но уже зеленели островки молодой травы.

Я глубоко вздохнул и стал озираться по сторонам. Чувство было такое, будто нежданно-негаданно я достиг какого-то заветного рубежа. Действительно, после долгих странствий по сырому темному лабиринту из камней эта долина могла показаться землей обетованной, удивительным миром, согретым горячим и нежным дыханием весны. И горы, суровые, негостеприимные и такие трудные для путника, сейчас были милы моей душе — я их любил!

До нашего слуха доходил шум стремительно бегущей воды, гул водопада, которого не было видно, однако же мы видели арык, бурно несущийся посреди долины и перерезающий ее надвое. По обе стороны этой горной реки раскинулись уже засеянные поля, и всюду работали люди в белых одеждах и белых чалмах. Небольшую долину, судя по всему, орошал трудовой пот десятков людей: одни пахали на лошадях, другие — на быках, третьи расширяли русло, по которому бежала вода, четвертые прокладывали межу… Да, здесь земля ценилась на вес золота, потому что ни пяди не оставалось необработанной, а ведь почва была каменистая, поросшая дерном, неблагодарная.

Едва мы появились, как оказались в центре внимания. Видимо, из этого ущелья редко выходили путники, и наш приход был полной неожиданностью.

— Не люди ли это Яхья-хана? — тихо спросил я Хай-дара-ага.

— Нет, — уверенно сказал он. — Это ж Вазиристан! Так что скорее всего это люди Сарвара-хана.

Мы остановились под деревом у арыка, сбросили на землю свою ношу, разожгли костер и поставили на огонь кумганы. К этому моменту нас уже окружила целая толпа. Удивительнее всего, что у большинства дехкан через плечо висели винтовки.

— Впервые вижу, чтобы на сев выходили с оружием, — сказал я, обратившись к старику, который подошел к нам раньше других.

Старик невесело усмехнулся и ответил:

— Мы теперь и спим в обнимку с винтовкой, — что поделаешь?! Слишком много врагов развелось, сегодня не знаешь, будешь ли жив завтра, потому что кровь человека словно цену утратила: бей, стреляй, убивай!.. — Старик тяжело вздохнул, утер тыльной стороной ладони изрезанный морщинами лоб и продолжил: — Да, жизнь теперь совсем другая пошла, — ни красоты, ни прочности в ней не осталось. Вот только солнце светит по-прежнему, но, если б возможно, кое-кто и солнцем торговал бы на вес.

Старик был взволнован собственными словами, видно, на душе у него давно наболело, да не перед кем было выговориться. Губы его дрожали. Потом в беседу включились и другие, и все говорили о тяжелой жизни, о том, что судьба не одной семьи зависит от урожая с этого поля…

— Это, значит, ваша земля? — Я тут же пожалел о своем вопросе, потому что старик посмотрел на меня так, будто хотел спросить: «Ты что, малый, с луны свалился?»

— А вы, молодой человек, откуда будете? Видать, впервые в наших местах?