– О ней. – Зубов плюхнулся на свой стул. – Смотри. Она не могла приехать на дачу с дредами и при этом оставить там свой шарф.

И он объяснил Мазаеву ход своих мыслей, стараясь говорить четко и понятно. Получалось с трудом.

– Да, я понимаю, – проговорил Костя, когда Зубов закончил. – Но Самойлова убили, когда Борисова еще носила дреды. Если убийство Волкова произошло в тот же день, то она могла оставить там шарф. А вы видели второй, который она так неосмотрительно тоже потеряла. Хотя странная привычка, конечно, – терять шелковые шарфы.

– Да пойми. Она в любом случае не могла приехать на дачу к Кононову в таком виде в ночь на воскресенье. Потому что в субботу вечером была уже с нормальными волосами. А видео, изъятое у охраны дачного поселка, зафиксировало ее машину именно под утро воскресенья. Шарф, скорее всего, один, и его оставили на даче именно тогда, когда и сняли видео. Вот только на нем не Велимира!

– Да, похоже, ее кто-то пытается подставить, – поразмыслив, согласился Костя. – Тогда получается, что, во-первых, все-таки нужно выяснить, сколько таких шарфов. Где, вы говорите, она его взяла?

– Их изготавливает какая-то подруга ее матери. Ты же понимаешь, что я не могу позвонить Ольге Андреевне, чтобы это выяснить.

– Ладно, я позвоню, – покладисто согласился Мазаев. Золотой парень. Просто золотой. – И, во-вторых, надо попросить Борисову вспомнить, при каких обстоятельствах пропал тот шарф, в котором она была на даче, а заодно уточнить, у кого есть привычка, а главное возможность без спроса брать ее машину.

– Я поговорю с ней, – решительно заявил Зубов.

– Может, лучше я…

– Нет, Костя. Мне необходимо самому это сделать. Я сразу должен был во всем разобраться, а не обвинять ее во всех смертных грехах.

– Не во всех, – заметил Костя рассудительно. – Только в одном. Да и то до конца неясно, в каком именно.

Зубов недоумевающе уставился на напарника. Все-таки иногда излишняя образованность – это недостаток.

– К семи смертным грехам относятся гордыня, жадность, гнев, зависть, похоть, чревоугодие и уныние. – Мазаев начал охотно объяснять, что имеет в виду. Зануда. – Убийство Самойлова и Волкова произошло либо из-за жадности, либо из-за зависти, либо, что маловероятно, из-за гнева.

– Да бог с ним, с гневом, – вздохнул Зубов. – Важно, что ее подставил какой-то гад, а я так легко поверил, что она может быть виновата. Кость, мне нужно с ней поговорить, даже если Никодимов после этого отстранит меня от расследования.

– Так поговорите, в чем проблема, – улыбнулся Мазаев. – Я с самого начала сомневался в ее виновности. Не тот типаж.

Зубова снова чуть не согнуло пополам, как при ударе под дых. Получается, что совершенно посторонний Велимире Костя сомневался в том, что девушка может быть причастна к преступлению. А он, Зубов, который провел с ней несколько прекрасных вечеров, дважды бывал на даче у ее семьи, держал ее в своих объятиях, всем телом чувствуя нежность и бархатистость горячей, влажной от занятий любовью кожи, поверил в ее причастность практически сразу. Поверил и рассыпался на тысячу маленьких Зубовых, механически выполняющих задачу ходить, дышать, говорить и работать, но неспособных собраться воедино.

Трус. Трус! Слабак и тряпка!

– Ты иди сейчас домой, Костя, – ровным от ненависти к себе голосом попросил Зубов.

– Да я еще не закончил. Хотел сегодня допоздна поработать, чтобы все бумаги разобрать. Копятся они, конечно, со страшной силой. Чуть запустишь – и все, похоронит под рухнувшей грудой дел.

Помнится, в тот самый день, когда Зубов впервые обратил внимание на рисунок Евы Бердниковой, сделав тем самым первый шаг к раскрытию совершенных ее сестрой Анной преступлений, он тоже критически рассматривал заваленный бумагами стол, представляя, что перед ним гора Кяпаз, способная обрушиться и преградить свободное течение реки Ахсу.

Надо же, за шесть лет он ни разу не вспоминал этих географических названий, а сейчас вспомнил, и это мимолетное воспоминание не ошпарило и не укололо, оставив его совершенно спокойным. Ничего, что имело отношение к Анне, его сейчас не беспокоило. Только Велимира и та сволочь, которая, совершив двойное убийство, посмела ее подставить.

Больше всего на свете Зубову хотелось первым вычислить этого человека. Вычислить, встретиться наедине лицом к лицу и с размаху впечатать в это лицо, точнее в рожу, свой кулак. Ну вынесут ему за это выговор, лишат премии. Подумаешь. Зато удовольствия сколько.

Покосившись на Мазаева, так некстати проявляющего сейчас служебное рвение, он достал телефон и набрал номер, который произнес бы без запинки, даже если бы его разбудили ночью после суточного дежурства и напряженного рабочего дня. Велимира взяла трубку сразу, словно держала в руках телефон в ожидании его звонка. Размечтался, придурок.

– Здравствуй…те, Алексей.

Он бы отдал пару лет жизни, чтобы снова услышать от нее имя «Алеша».

– Мира, мне нужно с тобой поговорить. Очень нужно. Это крайне важно. Мы можем встретиться?