— Мамочка зовет, поеду я, а то причитать начнёт, сладких пирогов еще лишит.

Едущие рядом наемники, весело заржали. Кирьян задорно подмигнул девушке и поддал шенкеля, проезжая вперед.

Леона хмыкнула, глядя в спину удаляющемуся наемнику, и покачав головой на его очередное дурачество, повернулась в другую сторону, отыскивая глазами Словцена. Она даже не заметила, как это простое, мимолетное действие вошло у нее в привычку. Отыскав его периферийным зрением позади, едущем рядом с первой краснобокой повозкой Чеслава, она устало повернулась обратно и вздохнула, удобнее перехватывая поводья. Флокс недовольно зафыркал.

— Потерпи дружок, осталось уже совсем чуть-чуть, скоро отдохнешь, — успокаивающе проговорила она, склонившись ненадолго к его ушам.

Потрепав Флокса по шее, она выпрямилась в седле и настороженно осмотрелась. Внутри у нее не утихало тревожное чувство, хоть и ничего вокруг не предвещало беды. Она глубоко вдохнула холодный, наполненный еловым духом, воздух, и посмотрела на окружающий мир другим взглядом, так, как год за годом учила ее Ружена.

Лес сиял спокойным светло-зеленым цветом, полный тихого умиротворения. Ничего в нем не говорило о возможной опасности, ничего не пугало. Местами, то появлялись, приближаясь и замирая на месте, то убегали, исчезая вдали, розоватые всполохи — то сновали лесные жители, взволнованные присутствием людей. Далеко, меж еловых верхушек, девушка заметила зорко следящего за ними Лесного хозяина — огромный великан, полупрозрачный старец с размытыми чертами, выше самой высокой ели, сияющий мягким, приглушенным желтым цветом, он стоял слегка склонившись, словно приглядываясь к поздним гостям, слишком маленьким по сравнению с ним и от того, трудно различимым среди огромных елей.

Леона ощутила, как замерло у нее от восхищения сердце и тут же забилось быстрее. Взволнованная оказанной ей честью и величественностью момента, она поклонилась, так низко и уважительно, насколько могла сделать это находясь в седле. В этот же момент она заметила слева от себя бельчонка, резво скачущего меж деревьев, совсем не остерегаясь людей. Девушка натянула поводья, останавливая Флокса, и бельчонок тут же, словно только и ждал этого, спрыгнул с ели прямо к ней, на переднюю луку седла и выжидательно сел, забавно подогнув передние лапки. Леона, осторожно, чтобы не спугнуть его, порылась в кармане ближайшей седельной сумки, отыскивая лущеные орешки, и протянула лакомство любопытному зверьку. Бельчонок тут же, словно ручной, сел на ладошку, щекоча пушистым мехом чувствительную кожу, взял своими крохотными лапками один из предложенных орешков, шустро сгрыз его, замер, словно прислушиваясь к чему-то, дернул мордочкой и стал быстро-быстро точить оставшиеся орешки своими острыми зубками. Когда в его крохотном пушистом животике закончилось место, и последний взятый орешек, уже отказывался помещаться внутрь, он снова замер, осмотрелся, зажал зубками тот самый не съеденный орешек, и быстро прыгнул обратно на ель, резво перескакивая с ветки на ветку и петляя между елями, он удалялся все дальше, пока Леона совсем не потеряла из виду его розовое сияние. Она улыбнулась непосредственности пушистого ребенка, слезла с седла и ссыпала оставшиеся орехи у ближайшей ели.

Вернувшись к коню, она подняла взгляд обратно к вершинам деревьев. Хозяин наблюдал. Она, все еще чувствуя взволнованность тем, ЧТО ей сегодня было позволено увидеть, снова поклонилась. Глубоко, до самой земли. И как бы ей ни хотелось сейчас остановиться и подольше его по разглядывать, как бы ей ни хотелось подольше ощутить этот удивительный момент, что-то подсказало ей, что делать этого не стоит. Девушка отвела взгляд, быстро вскочила в седло и, в последний раз повернувшись к Хозяину, заметила, как он медленно разогнулся, посмотрел на них еще мгновенье, и развернувшись, не торопясь пошел в противоположную сторону.

Все еще находясь под невероятным впечатлением, и чувствуя, как губы сами-собой растягиваются в счастливой улыбке, она пустила Флокса легкой рысью. От обоза она, конечно, не отстала, но она предпочитала ехать рядом с Бальжиным, а его повозки уже отъехали вперед, так что она собиралась его нагнать. И только тут, повернувшись к спутникам, она охнула от ужаса. Каждый, абсолютный каждый из наемников, сиял чернотой бездны. Даже дурашливый Кирьян, даже светлокудрый добряк Ольгерд, помогавший ей утром с седловкой Флокса и угостивший ее мягкой пастилой, даже тихий чаровник Богша… Внутри у нее все похолодело от смеси страха и отвращения. Она быстро нагнала Бальжина, и к ее счастью, в отличии, от остальных, в его сущности не было угольной дымки. Но вот рядом с ним… Ольцик, хозяин замыкающих в обозе повозок. Нет, он не светился тяжелой чернотой убийцы, но все его существо пронзала серая гниль, опутавшая его сущность, как паутина. И девушка, сама того не хотя, отвращено подалась назад.

— Притуши глазки, девочка, и не пугай ребят ужасом на своем милом личике, — холодным, жестким голосом сказал Ольцик.

Леона, недоуменно нахмурившись, посмотрела на мужчину. Притуши? Что это значит? Но эту мимолётную озадаченность быстро вытеснила другая мысль — она ведь раньше не слышала, чтобы Ольцик разговаривал, так уж случалось, что это было редко и не при ней, но что-то ее смутило… Голос… Несмотря на то, что за все время поездки он сейчас заговорил с ней впервые, голос показался ей смутно знакомым.

— Ольцик, оставь, ее, — непререкаемым тоном пробасил Бальжин и пододвинулся, освобождая на облучке место рядом с собой, — садись девонька, — уже куда мягче, сказал он Леоне, кивая на свободное место.

Леона не став спорить, зацепила поводья за переднюю луку седла, прикрепила к недоуздку, который она не снимала в пути, чембур[2], крепко зажала в кулаке второй его конец, и чтобы не задерживать обоз, прямо на ходу аккуратно перебралась на облучок. Благо уставшие лошади двигались очень медленно, и это не составило ей большого труда.

— А ты сбоку вона привяжи, вишь перекладина тама над оглоблями, — кивнул Бальжин на чембур.

Леона отыскала глазами указанное место, нагнулась и быстро привязала конец чембура к повозке.

Бальжин посмотрел на разогнувшуюся девушку, вздохнул и покачав головой, проговорил:

— Чаровница значитца, да. А чего ж молчала тада? Ай, чего уж, раз молчала, значит не зря, были уж на то у тебя свои причины. А раз так, — мужчина повернулся к ней и спросил: — щас-то за какой надобностью чаровничать начала? И чего у тебя лицо, словно ты упыря увидала?