— Убрать — это убить? — игнорируя слабые протесты, смывала кровь и грязь с долговязого тела.

Кусая от боли губы, слуга кивнул.

Я стиснула плошку с заживляющей мазью, чуть не раскрошив её в пыль.

— Убить ребёнка?

— Я не ребёнок, — насупился болезный. — Моё первое совершеннолетие минуло два цикла назад. Вы ненамного старше меня.

Ну да, ну да… предположим.

— И что, каждый приставленный к ноамат НЕ ребёнок попадает в её постель?

— Это правило: каждой отмеченной предлагать чистое тело перед финальным испытанием или после него. Привилегия избранных. А воспользоваться им или нет, досточтимая решает сама.

— А чистое тело — это..?

На острых скулах сквозь серую кожу проступил яркий румянец, даря лицу бесподобный фиолетовый оттенок.

— Я ещё не знал женщины, — пробормотал мальчишка, смущённо пряча глаза.

Н-да. Вот только малолетних я ещё не растлевала…

Значит, либо этот застенчивый «баклажан» попадает в мою постель и, соответственно, ближний круг, получает неприкосновенность и все соответствующие плюшки, либо его «двигает» более предприимчивый. По праву сильного. Свято место не пустует…

Ну да, чего ждать, пока ноамат натешится ненюханной ромашкой и осмотрится по сторонам? Сразу не оприходовала — в утиль. Дай попытать счастья другим. «Сливать» избыток магии таким как я нужно регулярно — все это знают.

Вот ведь уроды! И если я не решу эту проблему сейчас, при дворе ребёнка нашинкуют в капусту, стоит мне отвернуться.

— Как твоё имя? — хороша "госпожа", мальчишка до сих пор для меня безымянный.

— Блайнит Х`англатт, госпожа.

— Считай, ты уже в ближнем кругу.

— Тогда просто Нит, госпожа, — странный румянец разгорелся ярче.

— Но спать с тобой я не собираюсь. Запрещаю говорить и даже думать на эту тему, — щёки снова посерели. — Как всем становится известно, что мальчик стал мужчиной? Внешние отличия, метка в ауре? — точно с сыном о контрацепции разговариваю!

Мальчишка потупился.

— Ну не на лбу же тебе об этом писать!

— Нет. У мужчин таких изменений в ауре не видно. Принято менять плетение у правого виска, здесь и здесь, — пальцы с содранными костяшками коснулись нужного места.

— Вот и чудно! Плети!

— Не могу, первый раз госпожа делает это собственноручно, — просиял шальной улыбкой свеженазначенный наложник.

Сам напросился.

Кривые косички — всё, что смогла! — довольный до нельзя парень ловко пристроил в причёску, обвил их толстым шнуром тёмно-шоколадного цвета и зафиксировал такой же заколкой.

— В цвет глаз моей госпожи! — торжественно произнёс длинноухий засранец и растянул разбитые губы от уха до уха.

А ночью случился приступ.

Почувствовав неладное, я потянулась за флягой с эликсиром. Завозилась, слабо различая предметы в кромешной темноте палатки, — её мне разбили для сна — зашумела.

Заспанный Нит подскочил на месте:

— Госпожа? Вам плохо, госпожа? — выпучил испуганные, горящие красным глаза. Всполошился, заметив судороги и капли пота на лбу.

— Фляга. В моей седельной сумке… — прохрипела спёкшимися губами.

— Да! Я сейчас! — подскочил с места мальчишка, готовый услужить во что бы то ни стало. — Я перепрятал, — тараторил, копаясь в аккуратной кучке вещей, взятых с собой в дорогу. — Простите. Мне пришлось. Ул`харук так пристально всё рассматривал, будто что-то искал. Это? — подскочил ко мне, протягивая исписанную рунами ёмкость.

Я молча кивнула, закусив кулак, чтобы не сорваться на крик и не привлечь к себе всеобщее внимание.

В этот раз мне повезло: боль была слабее обычного. Я не теряла сознание. Только сжалась в комок и, скрежеща зубами, давила стоны, запирая в клетку собственной воли взбесившуюся от дневных потрясений магию.

Нит, поскуливая от страха и бессилия, всю ночь не сомкнул глаз, выпаивая мне крохотными порциями необходимую долю лекарства.

Помочь мальчишка больше ничем не мог. Способностей Сая в нём не было, и в наложниках он числился лишь номинально.

К утру приступ сошёл на нет.

В дорогу мы отправлялись вялые, измученные недосыпом.

Почётный караул не поднимал глаз, держался на почтительном расстоянии. Хотя несколько понимающих взглядов всё же скользнули по кособоким косичкам у виска и усталому, но довольному лицу моего «наложника».

Придурки ослоухие.

Ул`харук зеленел от злости и зависти, но, не рискуя раздражать меня своим обществом, весь оставшийся путь находился в хвосте колонны.