Он легко взломал остатки печатей, пропуская мальчика внутрь. Башня встретила их прохладой и запахом пыли. Пространство первого этажа было просторным, с очагом в центре и каменными скамьями вдоль стен. Винтовая лестница вела наверх, к жилым помещениям и смотровой площадке.

Пока Цзи, превозмогая усталость, с детским любопытством исследовал башню, Михаил быстро активировал принесённые с собой защитные печати. Он расположил их в ключевых точках — не от людей, но от скверны. Защитный периметр, сигнальная система, маскирующая завеса — техники, собранные за годы странствий от разных школ и адаптированные под собственные нужды.

Когда защита была установлена, он поднялся наверх и нашёл мальчика сидящим на каменном полу верхней площадки. Цзи смотрел в щель между зубцами на долину внизу. Вечерние лучи придавали камням тёплый медовый оттенок и рисовали длинные тени от горных пиков.

— Никогда не был здесь, — произнёс Цзи, не оборачиваясь. — А ведь всю жизнь прожил там внизу.

Михаил сел рядом, сохраняя дистанцию, позволяя мальчику привыкнуть к его присутствию:

— Так часто бывает. Мы не замечаем того, что прямо перед нами.

Цзи обхватил руками колени, делая себя ещё меньше:

— Когда я только пришёл в деревню, всё было нормально. Три года назад. Но потом… — он сглотнул. — Сначала шёпот за спиной. Потом перестали разговаривать. Детей забирали, если я подходил. А когда началась болезнь два года назад…

Он замолчал, словно воспоминание было слишком тяжёлым.

— Ты не заболел, — закончил за него Михаил.

Цзи кивнул:

— Все болели. Некоторые умерли. А я — ничего, даже кашля не было. И люди стали… бояться меня. Говорили, что я приношу несчастье. А потом начались сны.

— Какие сны? — мягко спросил Михаил.

— У всех одинаковые. Про гору, которая говорит, — Цзи вздрогнул. — Которая… требует.

Михаил понимал — скверна постепенно подготавливала почву, используя коллективные видения, чтобы внушить ужас и покорность. Старая, но эффективная тактика, особенно против изолированных поселений.

— Расскажи мне о своей семье, — попросил он, меняя тему, видя, как болезненно мальчик реагирует на воспоминания о снах.

— Мы жили отдельно от деревни. В лесной хижине, — глаза Цзи затуманились. — Отец был охотником. Дед тоже. Мать… не помню. Умерла, когда я родился.

— Что случилось с ними? — Михаил знал, что травма требует выхода, но не хотел давить.

Цзи отвернулся к горизонту, его профиль заострился:

— Три года назад пришли люди. Шестеро. Сначала просто спрашивали о горных тропах, пещерах. Отец отказался вести их к западным расщелинам. Сказал, там опасно.

Мальчик замолчал, его взгляд стал пустым, словно он смотрел внутрь себя.

— Они не заметили меня. Я спрятался под половицами, как отец учил на случай разбойников. Но я все видел через щель… — продолжил он механическим голосом. — Сначала убили деда. Просто… как веточку сломали. Потом отец стал драться. Он был сильным. Но их руки… двигались неправильно. Словно у насекомых. И глаза были… чёрные, всё черные.

Михаил сохранял молчание, давая мальчику возможность высказаться. Он знал эти признаки — продвинутая стадия искажения, когда скверна меняет не только разум, но и физиологию носителя.

— Они его убили, — Цзи сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели. — Достали ножи с чёрными лезвиями. Порезали тела, собрали кровь во флаконы. Говорили слова, которых я не понимал… “чистая линия”, “наследие прежней волны”.

Михаил кивнул. Культисты искали потомков тех, кто выжил во время прошлого вторжения скверны, обладая естественной устойчивостью. Семья Цзи принадлежала к такой родословной.

— Как ты спасся? — спросил он тихо.

— Отец всегда говорил: если придут чужие — прячься под половицами, там есть тайный ход, — Цзи потёр ладонью глаза. — Я выбрался, когда они подожгли дом. Бежал в деревню. Меня взяли к себе, сначала нормально относились. А потом…

Он не закончил, но и так было ясно. Всё чуждое, непонятное вызывает страх. Страх порождает отчуждение, отчуждение перерастает в жестокость. Старая история, повторяющаяся бесконечно.

— Ты сказал, что видишь чёрные нити, — произнёс Михаил после паузы. — Когда ты начал их замечать?

— Всегда видел, — Цзи пожал плечами. — С детства. Думал, все видят, просто не говорят. Пока не спросил отца о чёрных полосах на руке нашего соседа, — он горько усмехнулся. — Отец так странно на меня посмотрел… Сказал никому об этом не рассказывать.

Михаил задумался. Это было больше, чем просто невосприимчивость. Мальчик обладал истинным зрением — способностью видеть скверну в её первичной форме, до трансформации в физические проявления. Редчайший дар.

— То, что ты видишь — особая энергия, — начал Михаил осторожно. — Она приходит из другого мира, изменяет наш, делает его… неправильным. Мы называем её скверной.