Клава оставалась помочь убирать со стола, перемыть посуду; Федя - чтобы проводить ее после всего домой. Рудик, понятно, ушел с Нюськой;

они затянули было какую-то песню. Это побудило Мишу не откладывать намеченный выговор Ваньку за его нейтральное отношение к вопиющим безобразиям.

– Слышь, Ванько, - сказал он на подходе к подворью Кулькиных, - ты че, воще... Одобряешь, что ли, эти рудиковы фокусы?

– Какие фокусы?
– не понял тот.

– Ну как же! Он курит, пьянствует, с Нюськой обратно путается. А мы ни гу-гу, вроде так и надо...

– Ты, Мишок, преувеличиваешь. И как вседа - торопишься, - возразил старший товарищ.
– Курить он обещал бросить и без нашего нажима. Думаю, так и будет. А насчет пьянства - тут ты не прав: все-таки седни повод был.

– Я тоже не считаю это за пьянство, - поддакнул Борис.

– А насчет Нюськи... конешно, это непорядок. Мы с ним об этом потолкуем.

Туман встретил у калитки. Как обычно, лизнул на радостях руку хозяину, попрыгал. Но затем повел себя странным образом: стал, повизгивая, увиваться вокруг Тамары.

– Че это с ним?
– удивился Ванько.
– Никак соскучился по тебе?

– Так я ж ему гостинчик несу, вот он и учуял, - показала она на сверток под мышкой.
– Забрала домой косточки.

– Вон оно что! Ты умница, что додумалась. Пусть и он полакомится.

– Ничего, что я так сказала - "домой"?
– спросила она, как бы извиняясь.

– Все правильно! Теть Лиза вернулась, теперь станешь жить с нами. Я тебе не говорил, но мы с мамой в первый же день так и решили.

– Лучше б ты сказал... А то я все это время переживала: как жить дальше?

– Будешь мне сестричкой. Двоюродной. Мама уже слух пустила, что ты... что вы с Валерой ее племянники. Как, согласна?

– С большим моим удовольствием!

– Погодка седни на ять: месячно, тихо и не холодно, - сказал Ванько, когда подошли к алыче.
– Не хочется и в хату идти.

– И я спать ни граммочки не хочу!

– Ты глянь, как влюбленно он на тебя смотрит, - обратил он ее внимание на пса.
– Вон, возле будки, чугунок. Высыпь, а я щас вынесу что-нибудь накинуть тебе на плечи.

Дверь заперта не была. Зашел тихо, но мать услышала, обозвалась:

– Ты, сынок? Что-то ищешь?

– Мам, тут где-то была шаль.

– Помацай в шкапу, справа. Зачем она тебе?

– Немного посидим с Тамарой под лычой. Вернулась теть Лиза, и она попросилась домой.

– Ну и слава богу! А то я уж начала тревожиться. Как там Дмитрий, не говорила?

– Нет: добралась домой уставшая и больная. Ну, я пошел.

Тамара, угощавшая пса с руки, наполнила чугунок, оставив немного и на завтрак.

– Он теперь полюбит тебя больше, чем меня. Ишь, с каким удовольствием набросился - аж треск стоит!
– Ванько, сложив шаль по диагонали, набросил ей на плечи.
– Вот так. Чтоб не простыла.
– Сели на лавочку.

– А ты - не замерзнешь?

– За меня не беспокойся, я закаленный.

– А как ты закаляешься? И я хочу.

– Пожалуйста: будем закаляться напару! Дело нехитрое: надо всего лишь по утрам обливаться водой из колодезя.

– Ой!
– зябко передернулась она.
– И зимой тоже?

– Зимой можно просто обтираться. Или растираться снежком - знаешь, как здорово!

– Я так не смогу-у...
– призналась собеседница.
– А железяки ты часто поднимаешь? Ну, которые я за сараем видела, - гири, потом эти, колеса от вагонеток. Я попробовала, так даже с места стронуть не смогла. В них сколько весу?

– В гирях? Двухпудовые.

– Ого! А сколько раз можешь поднять одну?

– Выжать, что ли? Я, вобще-то, не считаю... Примерно, сто раз. Можно завтра уточнить, если тебе интересно.

Говорить о своих физических возможностях Ванько, как правило, избегал. Так же как и заноситься либо злоупотреблять. Но сейчас был случай, когда не отвечать на вопросы считалось бы неприличным. Что же до Тамары, то задавала она их не лишь бы о чем-то говорить - ей хотелось узнать о нем побольше. Скромные, без рисовки, ответы можно было бы принять за похвальбу, если б она не имела случай кое в чем убедиться лично. Она так и сказала:

– В жисть бы не поверила, что могут быть такие сильные мальчики! Это у тебя природное?