— А мн, бдной двушк, а не кумиру, — правда, генералъ? — простительно желать богатства и радоваться пустой примт… Я немного устала и хочу отдохнуть.

Они сли на скамейку, такъ что луна была противъ нихъ и хорошо освщала ихъ. Ея глаза устремлены были вверхъ, его внизъ. Они молчали и только изрдка, невзначай, желая посмотрть по сторонамъ, мелькомъ посматривали другъ на друга.

— Какая славная ночь! — сказалъ онъ посл короткаго молчанія. — Вы любуетесь луной?

— Да, любуюсь, но продолжаю думать все о богатств… Что особеннаго въ ней? — указывая на луну поднятою рукой, сказала она. — Правильный кругъ, почти безъ рисунковъ, а блескъ и движеніе превращаютъ его въ обворожительную луну, на которую невольно засматриваешься… Какой народъ считалъ ее кумиромъ и покланялся ей, какъ божеству, генералъ? — спросила она немного помолчавъ и тихо вздохнувъ.

— Но вамъ стоитъ захотть и вы будете богаты, — отвчая не на ея вопросъ, а на ея вздохъ, сказалъ онъ и пристально посмотрлъ на нее. — „Какъ она хороша!“ — подумалъ онъ и невольный вздохъ вырвался изъ его груди.

— Какимъ образомъ, генералъ? Мы, женщины, не распредляемъ богатства міра, это удлъ мущинъ, — сказала она и посмотрла на него робко, прикрывъ на половину глаза вками, но посмотрла пристально и продолжительно, а потомъ медленно наклонила голову, опустивъ глаза внизъ. — „Мн нравится, что онъ не прямо набрасывается на предложеніе, — думала она. — У него есть тактъ, уваженіе ко мн, а вдь это можетъ-быть и есть любовь… Но я должна помочь ему. Онъ пришелъ, быть-можетъ, съ искреннимъ чувствомъ, а я, — бднымъ женщинамъ и при искренней любви нужно не забывать разсчета, — а я пришла сюда съ разсчетомъ. Я помогу ему начать говорить о дл“.

— Но мы въ плну у васъ… Только вы можете длать насъ счастливыми… Богатство само по себ — нуль и его охотно промняешь на счастіе, на любовь, — сказалъ онъ съ чувствомъ и вздохнулъ опять. Онъ вспомнилъ жену, домашнюю скуку, буржуазность любви, которую устраивалъ для него полицеймейстеръ, а передъ глазами — такая чудная, тихая ночь и рядомъ съ нимъ такая красавица, такая умная двушка, а не втреная кукла, — онъ вздохнулъ и посмотрлъ опять на нее. Ему стало дасадно, что онъ ведетъ разговоръ какъ робкій юноша, а не какъ солидный человкъ, который сознаетъ свою силу, свое положеніе и, потому, не отклоняясь въ сторону, прямо повелъ разговоръ въ цли. — О чемъ вы задумались? — спросилъ онъ тихо, удивляясь, почему онъ это спросилъ, такъ какъ хотлъ спросить, говорилъ ли ей полицеймейстеръ о его любви къ ней.

— Я задумалась надъ вашими словами, генералъ. Вы сказали, что мы, женщины, длаемъ счастливыми васъ и что за это счастіе вы готовы отдать намъ все. Правда ли это? — сказала она, не поднимая головы и продолжая смотрть внизъ.

— Правда! Глубокая правда!.. Что бы я не отдалъ, чтобы…

— Чтобы? — спросила она и потомъ, такъ какъ вопросъ показался ей немного навязчивымъ, быстро продолжала. — Разв вы, генералъ, лишены любви и счастія?… Вы несчастливы? — И въ голос ея было слышно участіе, и она подняла голову и мягко смотрла ему въ лицо своими бархатными глазами, которые при лун были еще бархатисте.

— Очень, очень несчастливъ! — съ грустью въ голос говорилъ онъ. — Я богатъ, я первое лицо въ город, но мн не достаетъ… многаго… Я несчастливъ въ семейной жизни, но я не въ силахъ измнить ее… Жена моя стара, капризна. У меня нтъ дтей, на которыхъ бы я могъ излить хотя отчасти любовь моего сердца… Да, я несчастливъ! — окончилъ онъ и глубоко вздохнулъ.

Она молчала. Онъ посмотрлъ на нее. Глаза ихъ встртились. Онъ прочелъ въ нихъ боле чмъ сожалніе къ нему, и его задумчивое лицо вдругъ прояснилось. Онъ смло придвинулся къ ней и, съ протянутою рукой, смотря на нее, сказалъ:

— Сдлайте меня счастливымъ, Ирина Андреевна!

Она вздрогнула, улыбнулась и, не подавая руки, опять склонила голову и опустила глаза внизъ.

„Она обдумываетъ“, подумалъ онъ и, желая облегчить для нея процессъ обдумыванія, заговорилъ плавно, увлекшись самъ, похоже на то, какъ говоритъ человкъ дйствительно влюбленный. Да онъ и былъ въ ту минуту влюбленъ въ нее.

— Я не могу предложить вамъ, вмст съ моимъ сердцемъ, мою руку, — она, къ несчастью, не свободна и я не могу освободить ее, — но мое сердце, полное любви къ вамъ, уже ваше, если вы даже не примете его. Помните, какъ я увидлъ васъ въ собор?… Съ тхъ поръ прошло пять мсяцевъ и вы каждый день, много и много разъ, являлись мн. Дла, говорятъ, разсиваютъ мечту, но у меня мало свободнаго время, а я не могъ забыть васъ и не думать о васъ. Вы, какъ живая, прекрасная, стройная, съ огненными, бархатными глазами, постоянно стоите передо мной, Я не знаю, что и какъ вамъ говорилъ Мишуткинъ, но я радъ, что онъ устроилъ наше свиданіе, что я могу высказать вамъ свои чувства и услышать отъ васъ самихъ отвтъ… Полюбите меня, Ирина Андреевна! Я дамъ вамъ все, все, что въ моихъ силахъ и власти. Клянусь вамъ, вы были бы моей женой, еслибы… еслибы вы были согласны, — окончилъ онъ съ грустью и опять протянулъ къ ней руку.

„Отчего онъ не холостой или не вдовецъ? — думала она, все также сидя съ опущенной внизъ головою. — Какъ бы я любила его! Какъ была бы счастлива! За что мн не дано счастья? За что я должна быть только любовницей его, только содержанкой?…“ Сердце ея сжалось, кровь отхлынула отъ него, ударила въ голову, грустная улыбка показалась на лиц и она подала ему свою руку.

Онъ осторожно пожалъ ее и медленно, какъ бы давая ей возможность взять руку изъ его руки, поднесъ ее къ губамъ и поцловалъ; потомъ посмотрлъ ей въ лицо, наклонилъ осторожно ея голову, приблизилъ къ себ и, подъ вліяніемъ вдругъ разлившагося огня въ его тл, прижалъ ее въ себ, цловалъ ея лицо, жалъ руки и скоро говорилъ:

— Вы блдны!.. Вамъ холодно?… Вы боитесь?… Не бойтесь… Я не молодъ, но и могу, — да, могу наврно, — любить горячо и сильно… Я буду благодарне юноши за вашу любовь… Я охраню васъ лучше юноши отъ житейскихъ невзгодъ, я дамъ вамъ больше, чмъ онъ, наслажденій въ жизни…

Его теплота сообщилась и ей. Ей было хорошо. Его ласки, его слова были пріятны ей, — она успокоилась. Она посмотрла на него какъ на друга, какъ на любимаго человка, который тоже любитъ ее и которому она можетъ доврить все, и начала говорить о томъ, что наиболе было дорого ей, что и заставило ее быть съ нимъ сегодня, почти полюбить его.