— Клянусь Христомъ, я люблю тебя!.. Я не брошу тебя! — вскрикнулъ онъ. Онъ былъ весь въ огн; его руки то судорожно жали ея руки, то нервно вздрагивали, и онъ слегка тянулъ ее къ себ.

Она молчала, сидла съ опущенною головой и не чувствовала его осторожнаго потягиванія.

— Говори, говори! Я сдлаю все, что можетъ успокоить тебя! — вскрикнулъ нетерпливо онъ.

— Вы привезете мн на второй день билетъ московскаго банка на двадцать тысячъ, — сказала она медленно, растягивая слова и продолжая сидть съ опущенною головой.

Онъ хотлъ выпустить ея руки, но, какъ бы испугавшись подобной мысли, сейчасъ же еще крпче сжалъ ихъ.

— Билетъ на мое имя, — продолжала она все такъ же, — и дв тысячи денегъ на устройство пансіона… Я буду твоей рабой тогда! — горячо сказала она и вдругъ приняла головой къ его груди, обняла его, прижала къ себ и какъ бы замерла въ такомъ положеніи.

— Все будетъ, какъ ты желаешь, моя дорогая! — прижимая ее къ себ, сказалъ онъ.

— Милый мой! Ты успокоишь меня… да? — ласково, тихо и нжно говорила она, играя его усами. — Я не боюсь насмшекъ, двусмысленныхъ взглядовъ… Я съумю любить и не компрометировать тебя. Я по цлымъ днямъ буду работать въ пансіон, а ночью буду поджидать своего Льва… Мой Левъ, мой деспотъ… Ты мой властелинъ… да?… А я — твоя раба, да?… Да, мой гордый левъ?…

Онъ страшно жалъ ее. Она слышала сильное біеніе его сердца, но не сопротивлялась, а продолжала нжно ласкать его.

— Слуша-ай! — крикнулъ часовой у губернскаго казначейства и его протяжное „ай“ долго неслось по городскому саду.

Она страстно поцловала его, быстро вскочила и громко крикнувъ: до свиданья! — убжала отъ него. Она шла скорою походкой и была вполн довольна и счастлива. Сердце ея такъ сильно жаждало любви, дружбы, участія, а головка жаждала богатства. Теперь она нашла и то и другое, — какъ же не быть ей счастливой и довольной?… И счастье, и довольство играли на ея лиц, покрытомъ румянцемъ, въ ея глазахъ, свтящихся, даже при полной лун, какъ самыя яркія звзды, въ ея быстрой, но не спшной, походк, въ бойкомъ размахиваніи руками и въ шаловливомъ поворачиваніи головки направо и налво.

— Подайте, таточку, мамочку, бдной, несчастной сиротк копечку на калачикъ, — пристала къ ней двочка-оборванецъ на углу главной улицы.

— Теперь ночь, теб пора спать идти, — ласково сказала Ирина Андреевна двочк-оборванцу.

— Мамка бить будетъ. Подайте, мамочку, таточку…

— За что же она тебя бить будетъ?

— Грошиковъ мало принесу. Подайте, мамочку…

Ирина Андреевна дала ей все, что было у ней въ карман. Двочка-оборванецъ начала было тянуть жалостную благодарность, но, увидя съ десятокъ серебряныхъ монетъ въ своей худой и грязной ручонк, торопливо сжала деньги въ кулачокъ и боязливо смотрла на щедрую барыню.

— Я не отниму, — улыбаясь сказала Ирина Андреевна. — Теперь ступай спать, моя бдненькая двочка. Прощай! — она обняла двочку и поцловала ее въ лобъ. — „Какая она несчастная, — думала она, идя отъ двочки. — Я непремнно возьму ее къ себ и сдлаю изъ нея человка“.

А губернаторъ, медленно идя къ своему дому, когда свжесть ночи охладила его, думалъ: „Двадцать дв тысячи!.. Погорячился… Цлый громадный капиталъ!.. Стоитъ ли она такихъ денегъ? — И онъ видитъ ее, она сидитъ рядомъ съ нимъ, ласкаетъ его, улыбается, смотритъ на него своими бархатными глазами, говоритъ ему такъ искренно, нжно… Она мочитъ его руки слезами… — Нтъ, она стоитъ! — громко сказалъ онъ. — Да и для чего же жить? — думалъ онъ дале. — Трудись, работай, имй цли для блестящаго будущаго, стремись въ гору, а въ настоящемъ — скука, дла и брюзга-жена… Нтъ, слдуетъ понжить себя… Что Маша? — Проста, глупа, только-что бленькая, чистенькая, пухленькая, жена губернскаго архитектора. А тутъ — огонь, страсть и умъ. Главное, что при дивной красот — и умъ!.. Какъ ловко придумала — пансіонъ!.. Нтъ, она стоитъ двадцати двухъ тысячъ. Завтра телеграфирую въ Москву о перевод… Нтъ, догадаются… Придется командировать… Кого бы?… Мишуткина, больше некого“, — ршилъ губернаторъ, входя въ свой кабинетъ.

Прошла недля, какъ Могутовъ живетъ въ нумерахъ полковницы Песковой. Время шло для него весьма однообразно: онъ по цлымъ днямъ и далеко за полночь просиживалъ надъ чертежами, смтами и разсчетами будущей подицеймейстерской усадьбы. Перехавшій, также сильно занятый, по порученію Воронова, какъ секретаря статистическаго комитета, составленіемъ свдній «о сравнительномъ развитіи грамотности въ Европ и въ Россіи въ настоящее время и о развитіи оной въ главныхъ европейскихъ государствахъ, во время глубокихъ переворотовъ въ политической жизни этихъ государствъ», — приходилъ къ Могутову только вечерами и только за тмъ, чтобы звать его пройтись часъ-другой по городскому саду или по окрестностямъ города. Во время прогулокъ пріятели, обыкновенно, вели самую спокойную рчь о своихъ работахъ, и только одинъ разъ разговоръ между ними принялъ было другое направленіе, благодаря «поразительнйшей и интереснйшей вещи», открытой случайно Перехавшимъ.

— Представьте себ, какая поразительнйшая и интереснйшая вещь случайно открыта мною, — таинственно говорилъ онъ Могутову, тихо идя съ нимъ по холмистому полю за развалинами городской стны. — Оказывается, что въ то именно время, когда конституціонный образъ правленія вводился въ государствахъ Европы, грамотность въ народ этихъ государствъ была мене распространена, чмъ въ нашемъ народ въ настоящее время! У насъ въ настоящее время въ рекрутахъ около 10 % грамотныхъ, — такъ по крайней мр въ Тверской губерніи, — а въ Италіи было 6 % въ 1859 году, во Франціи въ эпоху первой революціи всего 3 %, въ Англіи при Кромвел 1 %… Не правда ли, поразительный результатъ?

— Знать пришла пора и намъ оконститутиться? — вопросительно сказалъ Могутовъ.

— Цифры управляютъ міромъ! Противъ законовъ статистики идти нельзя, — и у насъ не сегодня, такъ очень скоро должна быть конституція! Мы, наврно, доживемъ до этого счастливаго времени, Гордй Петровичъ, правда? Клянусь Богомъ, если я буду живъ къ тому времени, то публично на площади обрю свою козлиную бороду, къ которой еще ни разу не прикасалась бритва!

— Поживемъ — увидимъ… Но вдь и для конституціи нужны люди, а для людей нужны усадьбы, а потому не можете ли вы, Викторъ Александровичъ, сообщить, откуда достаютъ здсь кирпичъ и по какой цн? — спросилъ Могутовъ, и разговоръ о «поразительнйшей и интереснйшей вещи» прекратился.