Эта часть рчи Кречетова производила бодрящее впечатлніе на большинство собранія. Это большинство уже нсколько лтъ жило въ глуши своихъ имній и оно очень хорошо знало справедливость словъ Кречетова, что любовію, вниманіемъ и довріемъ въ русскому рабочему можно сдлать съ нимъ все. Затмъ Кречетовъ привелъ длинный рядъ чиселъ, доказывающихъ, что за 1 р. 50 к. отъ кубической сажени можно работать съ выгодою, не обижая рабочаго. Обыкновенно платятъ на желзной дорог рабочему 9 рублей въ 24 рабочихъ дня въ мсяц, при стоимости его продовольствія 6 р., итого 15 р.; а рабочій вырабатываетъ среднимъ числомъ минимумъ 0,75 куб. саж., слдовательно въ 24 рабочихъ дня выработаетъ 24X0,75=18X1,50=27 руб. Полагая на администрацію и инструментъ, а такой очень простъ, по 6 руб. на каждаго рабочаго, — слдовательно, для желающаго имть доходъ, оный будетъ по 6 руб. отъ человка въ мсяцъ, что, имя триста человкъ рабочихъ, составитъ около трехъ тысячъ чистаго дохода въ мсяцъ.

— Пусть не пугаетъ васъ эта цифра, — она согласна съ дйствительностію и ею объясняются т громадные капиталы, которые имютъ подрядчики желзныхъ дорогъ, начиная отъ Поляковыхъ, Губониныхъ, Варшавскихъ, Фридландовъ, Горвицевъ и кончая самыми мелкими подрядчиками, которые изъ ничего имютъ милліоны, кром только рабочаго, котораго обсчитывали и обворовывали и на харчахъ, и на работ, и на уплат его скуднаго заработка….

Такъ закончилъ эту часть рчи Кречетовъ. Основанная, какъ казалось, на неоспоримыхъ данныхъ, она шевелила чувство наживы, завлекала не очень богатыхъ и даже богатыхъ, такъ какъ желаніе заработать солидный кушъ, и при исполненіи долга гражданскаго, было очень и очень заманчиво для всхъ. Затмъ Кречетовъ перешелъ къ послдней части рчи, гд доказывалась необходимость передовому сословію губерніи выступить на помощь меньшей братіи не въ роли благотворителя, раздавателя милостыни или распредлителя правительственной ссуды, а въ роли руководителя, перваго товарища по длу. Онъ закончилъ свою рчь такъ:

— Извстна ли вамъ, милостивые государи, истинная причина голода нашей губерніи? Я позволю себ сказать вамъ о причин голода не мое личное заключеніе о немъ, а приведу мнніе о причин голода нашей губерніи такого консервативнаго органа печати, какъ Московскія Вдомости. Вотъ что пишутъ въ орган Михаила Никифоровича о голод нашей губерніи: „Не одн жары, отсутствіе дождя и другія климатическія условія и почвенныя вліянія были причиною голода. Одною изъ причинъ голода, — если не самою главною, — былъ недостатокъ смянъ для посва, купить которыя мало кто имлъ возможность по тмъ высокимъ цнамъ, которыя существовали въ начал весны прошлаго года. Не имя возможности купить смянъ, крестьяне удержались однако отъ полученія въ ссуду хлба, назначеннаго для выдачи имъ въ пособіе: горькій опытъ прежнихъ выдачъ, ложившійся на нихъ такою продолжительною тяжестью, сказался и теперь, да и сверхъ того сильнымъ затрудненіемъ для многихъ представлялась необходимость совершить дальнюю поздку, — за полученіемъ выдачи приходилось здить за 60–80 верстъ, и это чтобы получить 15 фунтовъ на душу. И вотъ, чтобы какъ-нибудь добыть денегъ, крестьянинъ закладывалъ одежду, продавалъ послднюю корову и оставлялъ только несчастную, голодную лошадь. Богатые крестьяне и помщики, — были къ сожалнію такіе, — скупали хлбъ и раздавали его въ займы нуждающимся, по обыкновенію, на тяжкихъ для занимающаго условіяхъ: въ счетъ процентовъ заемщики отбывали нелегкую работу или обязывались возвратить вдвое противъ занятаго ими. И, несмотря на все это, крестьяне не брали однако хлба, назначеннаго въ ссуду. Нашъ крестьянинъ доврчиво относится къ своему брату и помщику, несмотря на безсовстную эксплуатацію, чмъ къ какому-либо правительственному учрежденію. И въ настоящемъ случа крестьянина пугало то, что ему приходилось имть дло съ казной: ему казалось, что, въ случа новаго неурожая, съ него будутъ требовать возврата вдругъ, сполна, взятаго въ ссуду хлба, а при несостоятельности будутъ продавать послднюю лошадь, соху, борону, какъ это и было уже“.

— Такъ именно пишутъ Московскія Вдомости, — продолжалъ Кречетовъ посл прочтенія выдержки изъ газеты, — и вы знаете, что въ ихъ словахъ — одна правда. Вдь эта правда и подала мысль нашему собранію, въ прошломъ году, ходатайствовать передъ правительствомъ объ утвержденіи нкотораго минимума въ крестьянскомъ хозяйств, который долженъ быть неприкосновененъ и не долженъ подлежать продаж, при какихъ бы то ни было условіяхъ. Будетъ ли уважено наше ходатайство — это вопросъ, но вслдствіе такихъ грустныхъ обстоятельствъ у многихъ крестьянъ уже теперь нтъ ни лошади, ни коровы, и они положительно лишены средствъ въ прокормленію себя и семьи. „Дти и вся семья такихъ несчастныхъ пошли по міру“, говорятъ дале Московскія Вдомости…. И вотъ при такихъ условіяхъ теперь, въ март мсяц, предлагаютъ опять сдлать ссуду крестьянамъ по нскольку рублей изъ милліона, который можно будетъ выторговать отъ оптоваго подрядчика желзной дороги…. Если мы дадимъ нашимъ крестьянамъ заработать по 9 рублей въ мсяцъ, если мы выдадимъ имъ въ задатокъ около 30 руб. или даже около 20 руб., то этимъ облегчимъ на первыхъ же порахъ въ пять разъ боле всякой ссуды, которая, кром того, никогда не можетъ быть равномрна и правильна, какъ всякая милость, подачка. Въ конц работы, или даже въ август или сентябр, крестьянинъ-работникъ земской желзной дороги получитъ опять рублей двадцать, — это при скудной подрядческой плат, но безъ ихъ плутней и надувательствъ; если же мы, дворяне, передовое сословіе голодной губерніи, земскіе дятели, которыхъ т же крестьяне съ довріемъ выбрали отъ себя, если мы положимъ всю нашу энергію, трудъ и знаніе народа на дло постройки желзной дороги, заинтересуемъ крестьянъ отрядною работой отъ кубика, при вниманіи къ его нуждамъ, при забот о его продовольствіи, — онъ заработаетъ не 9 рублей, а 15–20 руб. въ мсяцъ, и дастъ не убытокъ, а барышъ намъ, его добросовстнымъ руководителямъ. Справтесь съ урочнымъ положеніемъ, посмотрите на профиль желзной дороги, припомните величину рабочаго дня, спросите подрядчиковъ, посмотрите печатные ихъ отчеты — и вы увидите и убдитесь, что при плохомъ продовольствіи рабочій вырабатываетъ легко въ день отъ одной до полутора куб. саж. Платя ему 90 коп. отъ куба, онъ получитъ въ 24 рабочихъ дня отъ 22 до 33 руб. сер., а намъ останется на его харчи и администрацію отъ 14 до 21 рубля. Кажется, что даже людямъ мало знакомымъ съ работой будетъ ясенъ хорошій остатокъ отъ этихъ рублей. Мы заработаемъ наврно! Но допустимъ даже, что мы не понесемъ только убытковъ, но, вдь, за то мы дадимъ заработать голодному, разоренному крестьянину, мы прокормимъ его, при этомъ заработк, хорошо, онъ вспомнитъ нашу заботу о немъ и скажетъ намъ великое спасибо. Намъ жить съ нимъ придется долго, его здоровье и хорошее положеніе важно для насъ, землевладльцевъ, его спасибо — успхъ нашего хозяйства, его проклятіе и нищета — разореніе и нашего хозяйства!.. Мы знаемъ, какъ намъ, помщикамъ, хорошо имть дло съ солиднымъ, небднымъ крестьяниномъ и какое горе — съ голоднымъ, безсильнымъ, подавленнымъ крестьяниномъ. Не только нашъ долгъ, какъ передового сословія государства, но и нашъ интересъ, какъ землевладльцевъ, сдлать все зависящее отъ насъ для, поправленія крестьянъ въ теперешнемъ ихъ жалкомъ положеніи. Что же лучшее можно придумать, какъ воспользоваться постройкою желзной дороги, строить ее безъ посредства кулаковъ-подрядчиковъ, а при посредств насъ — передоваго сословія, дворянъ и земскихъ дятелей, постигнутой голодомъ губерніи.

Онъ говорилъ около часа. Когда онъ кончилъ, среди гласныхъ раздалось хлопанье. Публика послдовала ихъ примру и вся зала огласилась хлопаньемъ и криками „браво“. Кречетовъ устало опустился на стулъ; онъ былъ теперь очень красивъ: глаза горли увлеченіемъ, въ лиц не было и слда брюзгливости и надутости. Катерина Дмитріевна пристально и съ любовію смотрла на него. Она готова была броситься къ нему и крпко-крпко пожать ему руку; но Кречетовъ не видлъ этого, — его окружили и поздравляли гласные.

Чрезъ нсколько минутъ предсдатель зазвонилъ, гласные услись на мста и въ зал опять водворилась тишина.

— Дормидонтъ Николаевичъ! кажется, вамъ угодно говорить? — обратился предсдатель къ одному изъ гласныхъ большинства, коренастому и съ открытымъ, симпатичнымъ лицомъ.

— Я очень благодаренъ уважаемому князю Гавріилу Васильевичу, — началъ ужасно громкимъ голосомъ Дормидонтъ Николаевичъ, — что онъ поставилъ вопросъ о нашемъ участіи въ постройк дороги на выгодности для насъ этого условія, а не на чувств долга, дворянскихъ обязанностяхъ и тому подобныхъ очень громкихъ фразахъ, съ которыхъ, однако, шубы не сошьешь. Я того мннія, что благими намреніями адъ умощенъ или, какъ говорятъ французы, il y a loin du projet `a l'ex'ecution, — и только выгодность должна быть гарантіей нашего участія и успха въ дл постройки: выгодность для насъ и выгодность отъ насъ для крестьянъ-рабочихъ. Безспорно, что мы не будемъ кулаками, что рабочій будетъ имть хорошее продовольствіе, не будетъ общипанъ и обворованъ, что онъ заработаетъ при насъ гораздо боле, чмъ отъ подрядчика-кулака, даже и при милліонной ссуд земству отъ оптоваго подрядчика. Согласенъ и съ тмъ, что если мы и не умне кулаковъ, то все-таки не хуже ихъ справимся съ подряднымъ дломъ. Но является другой вопросъ: не приведемъ ли мы въ разореніе наше собственное хозяйство, если отдадимъ себя постройк, а свое хозяйство вручимъ стороннимъ рукамъ? Я имю въ виду тхъ землевладльцевъ, которые сами завдываютъ своимъ имніемъ, сами хозяйничаютъ и которыхъ участіе въ постройк наиболе важно, какъ людей знающихъ толкъ въ работ, умющихъ распорядиться, знающихъ народъ. Тхъ, которые сдали имніе въ аренду, которые свободны отъ личнаго веденія хозяйства, немного — одинъ, два и только, согласныхъ участвовать въ постройк; большинство такихъ помщиковъ живутъ далеко отсюда, и эти господа не прідутъ и не станутъ участвовать въ работ дороги ни при какомъ величіи ея; наличные же члены этого класса дворянъ не будутъ работать дороги, какъ потому, что держатся другихъ взглядовъ на голодъ и на крестьянство, такъ и потому, что, имя средства, мало приготовлены для труда. Вотъ я и спрашиваю, мн и кажется, что для тхъ землевладльцевъ, участіе которыхъ наиболе важно и полезно и которые сами ведутъ свое хозяйство, — не грозитъ ли разореніе ихъ хозяйству, если они бросятъ личный присмотръ за хозяйствомъ на постройку желзной дороги, и покроютъ ли барыши отъ постройки убытки хозяйства?… Я бы желалъ слышать обстоятельный отвтъ, такъ какъ самъ принадлежу къ подобнымъ людямъ, боюсь участвовать въ постройк изъ опасенія повредить своему хозяйству, порядокъ и благосостояніе котораго стоили мн многихъ трудовъ, хлопотъ и даже жертвъ. Лишиться всего этого я бы не желалъ при самыхъ величественныхъ самопожертвованіяхъ я требованіяхъ чувства долга дворянства, перваго передоваго сословія, и тому подобныхъ красивыхъ словахъ, съ которыхъ, повторяю еще разъ, шубы не сошьешь.

Эта рчь коренастаго гласнаго, произнесенная чуть не громовымъ голосомъ и сопровождаемая очень выразительною жестикуляціей и очень строгими посматриваніями въ сторону тхъ, надъ которыми рчь какъ бы подтрунивала, — показалась большинству гласныхъ очень серьезной и затрогивающей очень важный для нихъ вопросъ; она какъ бы охлаждала каждаго изъ нихъ отъ увлеченія богатыми выгодами отъ постройки дороги и каждому изъ нихъ представлялась неминуемая возможность разоренія собственнаго имнія, если будетъ брошенъ личный присмотръ за нимъ.

„Что-то скажетъ на это нашъ Красный Птушокъ?“ — думалъ потомъ почти каждый изъ нихъ, посматривая на Кречетова.

А Кречетовъ энергично поднялъ волосы на голов, всталъ и внятно и горячо, но не громко, сказалъ:

— Вопросъ уважаемаго Дормидонта Николаевича — чисто личный. Отвчать на него можно только зная положеніе каждаго, кто предложитъ подобный ему вопросъ, и я позволю себ сказать нсколько словъ, лично относящихся къ уважаемому Дормидонту Николаевичу. Это было лтъ пять-шесть назадъ. Стояла весна. Дормидонтъ Николаевичъ только-что началъ тогда приводить свое имніе въ порядокъ, а надъ всми нами носилась гроза возмущенія Польши, революціонныхъ поджоговъ и громкій набатъ Михаила Никифоровича, „макающаго перо въ разумъ“. Я былъ тогда сосдомъ Дормидонта Николаевича и часто бывалъ у него. Я любовался, какъ онъ, считая возмущеніе Польши за безсмысленную барскую затю, а революціонные пожары — за сплетни пустыхъ головъ, энергичной съ упорнымъ трудомъ приводилъ въ порядокъ имніе, доставшееся ему въ сильно-разоренномъ вид. И вотъ, въ это время, когда еще и крестьянскій вопросъ не былъ окончательно ршенъ, Дормидонтъ Николаевичъ получаетъ письмо, въ которомъ его увдомляли, что его дальняя родственница, молодая двушка, больна и, потерявъ мать, безъ родныхъ и близкихъ, лежитъ въ Варшав въ больниц. Дормидонтъ Николаевичъ, не задумываясь долго, оставилъ хозяйство, а оно далеко не было тогда въ такомъ порядк, какъ теперь, и похалъ въ Варшаву съ женой. Они прожили въ Варпщв почти полгода, возвратились назадъ съ выздороввшей дальнею родственницей, и, какъ онъ самъ тогда передавалъ, нашелъ свое хозяйство въ порядк и работа въ немъ не была пріостановлена… Пусть извинитъ меня Дормидонтъ Николаевичъ за личное мое воспоминаніе о личномъ его дл,- я сказалъ правду… Больше я ничего не могу сказать на его вопросъ, кром разв тхъ фразъ, которыя такъ не нравятся Дормидонту Николаевичу. Пусть проститъ онъ, но мн кажется, что голодъ и разореніе крестьянъ нашей губерніи не мене близки ему и всмъ намъ, дворянамъ и землевладльцамъ, чмъ больная дальняя родственница, которую Дормидонтъ Николаевичъ никогда даже не видлъ, но для которой онъ не колеблясь покинулъ хозяйство на цлые полгода. Тогда Дормидонтъ Николаевичъ нашелъ свое имніе въ полномъ порядк, и я думаю, что онъ найдетъ его въ такомъ же порядк и теперь, если, внявъ голосу гражданина родины, онъ будетъ участвовать въ постройк желзной дороги для уничтоженія голода въ народ губерніи. Noblesse oblige, Дормидонтъ Николаевичъ!