— Надо исполнить, Варя, свой долгъ, какъ дворянина и какъ гражданина губерніи, — не громко, но съ чувствомъ отвчалъ предводитель. — Ты знаешь, что въ губерніи голодъ и что я хочу уничтожить его безъ всякихъ дурныхъ слдовъ для голодныхъ. Я прогоню его далеко отъ нашей губерніи… Нужно только немного пожертвовать своимъ здоровьемъ и не похать за границу.

— Какой ты сегодня славный, Ваня! Ты сегодня не суровъ и смотришь еще боле героемъ, какъ богатырь посл подвига. Положи вотъ такъ руки, а голову — вотъ такъ, — и она отбросила его руку съ сигарой небрежно въ сторону, другую закинула за голову, голову повернула почти вверхъ лицомъ, растегнула жилетъ, открыла его полную, обросшую волосами грудь и, придавъ всей его фигур раскинутостъ удалаго богатыря, нжно говорила:- Ну, вотъ теперь говори, мой богатырь, о своихъ побдахъ. Вдь ты уже прогналъ голодъ. Ты уже побдилъ его и теперь лежишь довольный своею побдою…. Да, Ваня?

— Да, ты права, Варя, я почти уже побдилъ голодъ, — съ нжностью отвчалъ предводитель. — Но я долженъ прожить лто здсь, для того чтобы приготовить тріумфъ для себя, чтобы сдлать видимою для всхъ побду и принять отъ всей губерніи благодарность за нее.

— Такъ я не поду отсюда! — живо и громко прервала его жена. — Я хочу видть торжество моего героя… Ваня! вдь я первая нашла, что ты герой, такъ я хочу видть доказательство отъ всей губерніи, что я не ошиблась.

— Торжество будетъ въ декабр, и ты вернешься къ нему… хать теб нужно. Миля совсмъ плоха, а ее нужно поправить и выдать замужъ. Ты мало обращаешь на нее вниманія.

— Она не отъ тебя, и Богъ съ ней… Отчего отъ тебя нтъ у меня дтей? — и слезы блеснули у ней на глазахъ.

Анна Павловна сидла на диван въ той же комнат, освщенной тою же лампой съ голубымъ абажуромъ на стол у дивана, какъ и нсколько дней тому назадъ, когда ее постилъ полицеймейстеръ. Супругъ Анны Павловны, приставъ мироваго създа Ахневъ, взволнованно ходилъ по комнат, заложивъ руки за спину. Лицо Анны Павловны улыбалось и, при голубоватомъ свт отъ абажура лампы, при улыбк вокругъ ея полненькихъ губъ и при заброшенныхъ назадъ волосахъ, завитыхъ въ локоны, походило на лицо тхъ безплотныхъ духовъ, которыхъ художники рисуютъ съ крылышками позади и съ выраженіемъ на лиц полнаго отсутствія чего-либо земнаго, кром любви, любви безкорыстной, всеобъемлющей и всепрощающей.

— Нтъ, Саша, ты не любишь и не любилъ меня, — сказала она, ясно сознавая ложь своихъ словъ, тмъ тихимъ и кокетливымъ голосомъ, который въ устахъ хорошенькой, амуроподобной женщины дйствуетъ на любящаго ее мужчину боле слезъ, ласки или гнва.

— Я любилъ тебя любовью мужчинъ всего міра, взятыхъ вмст! — отвчалъ Ахневъ, продолжая взволнованно ходить по комнат. — Нтъ, боле, — я любилъ въ теб и женщину, и божество вмст…. А теперь я не знаю, что ты для меня….

— Аня, Аня! Моя Аня! — замтивъ слезы у ней на глазахъ и упавъ предъ ней на колни, схвативъ ея руки и цлуя ихъ, заговорилъ онъ тихо и нжно. — Нтъ, нтъ, ты — ангелъ, ты — мой Богъ! Не моей любви проси, а дай своей любви, своею любовью оживи меня, укрпи и толкай ею впередъ и впередъ!.. Люби меня, какъ прежде, и я опять буду честный, добрый, умный, буду врить въ тебя, въ правду, въ честь!..

Онъ посмотрлъ на нее. Глаза ея были теперь безъ слезинки, смотрли, какъ небо юга, а сама она еще боле походила на амурчика, а по щек катилась слезинка. Онъ вскочилъ съ колнъ, обнялъ ее и еще боле нжно говорилъ:

— Я сдлаю для тебя все, покривлю въ послдній разъ душою, но ты будешь моимъ богомъ, какъ прежде? Да, да? — и онъ страстно цловалъ ее, а она обняла его одною рукой, а другой играла цпочкою часовъ, склонивъ свою головку на его плечо. — Помнишь, Аня, — продолжалъ онъ немного погодя, — какой я былъ три, даже два, даже годъ назадъ хорошимъ человкомъ? Встанешь въ семь часовъ, напьешься чаю — и маршъ въ контроль. Въ два часа домой, пообдаешь — и за книги. Думалось выдержать экзаменъ на право поступленія въ университетъ и потомъ хать въ Москву — учиться, быть человкомъ… Въ это время я познакомился съ твоимъ семействомъ. Когда голова уставала отъ работы, я приходилъ къ вамъ, и ты всегда была такой доброй ко мн. Работа пошла еще успшнй, когда я влюбился въ тебя, когда узналъ, что и ты любишь меня: я хотлъ скоре учиться, чтобы скоре быть человкомъ… Потомъ свадьба, ты моя и блаженство первой любви. Помнишь, какое это блаженное время было?!.. Потомъ пошло все въ чорту, ты перестала любить меня, перестала любить сына, и я сдлался подлецомъ, тряпкой, пьяницей…

— Я буду любить, какъ и прежде, — жалобно и нжно отвчала Аня, лаская рукой волосы на его голов,- только устрой нашу жизнь иначе. Такъ скучно. Ты уйдешь на службу, я остаюсь одна, мн скучно, мальчикъ спитъ, а я думаю, какая я несчастная: другіе гуляютъ, бываютъ въ людяхъ, въ собраніяхъ, театрахъ, а я все дома, и все одно и то же, одно и то же… Я жду тебя, чтобы ты утшилъ, а ты придешь сердитый, злишься, ругаешься, а потомъ началъ пропадать изъ дому… Послушай, дорогой мой, я буду любить тебя, не знаю какъ крпко, только устрой нашу жизнь лучше!

— Аня! лучше жить нужны средства, а средства честнымъ путемъ не достанешь. Честнымъ путемъ много не добудешь, а воровать, сама видишь, я не умю. Началъ, да и неудачно, — началъ, да и прямо въ тюрьму.

— Будешь умный, послушаешь совта Филарета Пупліевича, ничего не будетъ, а другую должность, еще лучшую, дадутъ. Вотъ еслибы тебя частнымъ приставомъ сдлали… Какъ хорошо живутъ Чарины! Все имютъ, много знакомыхъ, сами часто въ людяхъ и люди у нихъ. А ты разв глупй его? Ты такой умный, а мы живемъ хуже всхъ…

— Можно войти? — послышался голосъ полицеймейстера, который вслдъ затмъ явился въ залу и самъ. — Хоть очень поздно, но дло, любовь и уваженіе къ Анн Павловн даютъ смлость безпокоить и въ такое позднее время. Здравствуйте! Я въ вамъ прямо отъ его превосходительства, — садясь на диванъ рядомъ съ хозяйкой и обращаясь къ хозяйк, началъ полицеймейстеръ. — У его превосходительства былъ разговоръ о васъ, — ну, я и зашелъ въ вамъ сказать объ этомъ. Но вы извините старику, если поздно и не во-время обезпокоилъ.