Шрифт:
Онъ проговорилъ тихо и спокойно, какъ самый обыкновенный разговоръ. Отъ словъ:
Мы рождались свободными какъ Цезарь!голосъ его постепенно возвышался, и онъ былъ громокъ и проникнутъ внутреннею силой, когда, въ одномъ бль, онъ произносилъ окончаніе монолога:
Вкъ жалкій, ты униженъ, посрамленъ! Римъ, ты утратилъ благородство крови! Ну, слыхано-ль со времени потопа, Чтобъ вкъ былъ полонъ именемъ однимъ?Онъ загасилъ свчу и укрылся хорошенько фланелевымъ одяломъ, такъ какъ въ нумер было свжо. Онъ не скоро заснулъ, долго и съ любовью вспоминая акушерку. Засыпая, ему вспомнились слова Отелло:
Когда бы Дездемоны Я не любилъ, за вс богатства моря Не заключилъ бы въ тсныя границы Жизнь вольную, безбрачную свою! Она меня за муки полюбила, А я ее — за состраданье къ нимъ.ГЛАВА V
Какъ «мы» надумали строить дорогу. — Разв такъ можно? Я судъ найду! Кошка и мышка, или генералъ и Софья Михайловна. — Блаженъ кто вруетъ, — легко тому на свт. — Заснула няня и ничего не слышала она
Въ десятомъ часу перваго дня Пасхи Перехавшій сидлъ въ нумер Могутова и оба пріятеля съ большимъ аппетитомъ попивали чай и подали пасху, масло, сало и колбасу, присланные Катериною Дмитріевною. Перехавшій отгадывалъ, кто бы могъ прислать все это такое вкусное, когда Могутовъ заявилъ ему, что все это не куплено имъ, а прислано.
— Боле некому, говорилъ онъ, — какъ нашему уважаемому Филарету Пупліевичу. Наврно онъ! Онъ — хорошій христіанинъ, блюститель нравственности, порядка и благочинія, и, по долгу самой службы, — вы присланы подъ его непосредственный надзоръ, — онъ долженъ былъ дать вамъ средства разговться, какъ подобаетъ истинному христіанину… И знаете ли что? Я невольно прихожу къ заключенію, что намъ, русоплетамъ, положительно образованіе въ прокъ нейдетъ, что у насъ боле будетъ свободы, равенства и братства, — а это даже въ исторіи Вебера, въ гимназическомъ учебник исторіи Вебера, во введеніи, признается цлью жизни людей, — что мы скоре приблизимся къ этой цли жизни, если бросимъ погоню за образованіемъ и поставимъ во вс начальства простыхъ, недалекихъ въ наукахъ людей, какъ нашъ уважаемый полицеймейстеръ, всми любимый Филаретъ Пупліевичъ. Кто далъ вамъ первую работу? — Филаретъ Пупліевичъ. Кто далъ вамъ слово найдти въ будущемъ работу? — Филаретъ Пупліевичъ. Кто, наконецъ далъ намъ, людямъ науки и прогресса, вкусить сихъ яствъ и разговться по-христіански? — Все онъ, все онъ, все Филаретъ Пупліевичъ… А кто такой Филаретъ Пупліевичъ? Сравните Филарета Пупліевича, воспитаннаго на мдный грошъ, съ Кожуховымъ, человкомъ высшаго образованія, на образованіе котораго затрачены милліарды грошей, — сравните ихъ отношеніе, чтобы не ходить далеко, къ вамъ, человку науки и прогресса, и скажите: не правъ ли я, что мы скоре достигнемъ свободы, равенства и братства, когда не Кожуховы, а Филареты Пупліевичи будутъ управлять міромъ? Да, да! Я докажу это сейчасъ неоспоримо, ясне…
— Можно видть господина Могутова? — прервалъ чей-то громкій голосъ за рерью игривое, хотя и сильно гнусавое краснорчіе Перехавшаго.
— Войдите, — отвтилъ Могутовъ, а выраженіе лица Перехавшаго вдругъ сдлалось строгимъ.
Кречетовъ (это былъ онъ) снялъ въ темномъ, узкомъ и холодномъ корридорчик калоши и пальто и, положивъ послднее къ себ на руку, вошелъ въ нумеръ Могутова.
— Могу я видть господина Могутова? — спросилъ онъ, осматривая обоихъ пріятелей и, вроятно, ршая, который изъ нихъ Могутовъ.
— Могутовъ я, — вставая, сказалъ Могутовъ.
— Князь Король-Кречетовъ, — кланяясь и подавая руку Могутову, отрекомендовался Кречетовъ. — Быть-можетъ я вамъ помшалъ?
— Мы закусываемъ и пьемъ чай. Если вы не откажетесь вступить съ нами въ компанію, то не помшали, — пожимая руку Кречетова, отвтилъ Могутовъ.
— Въ такомъ случа давайте ужь и похристосуемся. Христосъ воскресъ!
— Воистину воскресъ! — отвтилъ Могутовъ и три раза поцловался съ Кречетовымъ.
— Викторъ Александровичъ Перехавшій, — отрекомендовалъ онъ потомъ Перехавшаго и поставилъ третій стулъ къ столу.
— Позвольте мн,- началъ Перехавшій, — искренно, горячо, отъ глубины души пожать вашу руку, князь, и похристосоваться съ вами, какъ съ истиннымъ христіаниномъ, хотя, — онъ и Кречетовъ цловались, — хотя, наврно, этотъ христіанинъ и не соблюдаетъ обрядовъ, но…
— Вы правы, — прервалъ Кречетовъ, которому, вроятно, не очень нравилось гнусавое ораторство Перехавшаго, — не только относительно обрядовъ, а и вообще относительно религіи я, гршный человкъ, большой скептикъ.
— Вамъ, вроятно, говорилъ обо мн полицеймейстеръ и вы хотите предложить мн работу? — спросилъ Могутовъ, наливая чай, когда вс услись у стола.
— Вы отгадали. Мн говорилъ о васъ и полицеймейстеръ, и… еще другіе. Я, дйствительно, хочу предложить вамъ работу при нашей зат, о которой вы, конечно, уже слышали, — отвтилъ Кречетовъ, прихлебывая чай и улыбаясь. Онъ улыбался всегда, когда попадалъ въ радушную среду, гд онъ могъ быть искрененъ: но теперь онъ улыбался и потому, что пасха, которую онъ теперь лъ съ чаемъ и большая часть которой стояла на стол, была и по виду, и по вкусу, какъ дв капли воды, похожа на ту, которая была прислана ему самому отъ Рымниныхъ, и потому, что онъ чуть-чуть было не проговорился о ходатайств Катерины Дмитріевны за Могутова; а это все почему-то невольно располагало Кречетова къ усмшк.
— Затя хорошая, достойная той рчи, которую сказалъ въ ея защиту князь Король-Кречетовъ! — внушительно замтилъ Перехавшій.
— Господинъ Перехавшій хочетъ заставить меня покраснть. Я говорю — затя, потому что все хорошее будетъ затей, если не будетъ сдлано какъ слдуетъ. Вдь это правда? — спросилъ Кречетовъ, повернувъ свое улыбающееся лицо къ Перехавшему.
— Вы исполните дло, новое дло сооруженія желзной дороги, безъ посредства кулаковъ какъ нельзя лучше! — внушительно и строго, какъ вщунъ-кудесникъ, сказалъ Перехавшій.