— Передайте ему, что завтра, въ это время, я желаю видть здсь его превосходительство и лично утшу его…. Я дамъ ему слово любить его, — слышите?

— Какъ-же-съ, какъ-же-съ, дорогая барышня! Слышу и бгу, бгу, дорогая барышня! Какъ я его утшу! — живо говорилъ полицеймейстеръ и протянулъ ей свою правую руку.

— Вы увряли меня въ строгой тайн. „Этого не будетъ знать даже духовникъ мой“, такъ? — спросила она, опять подражая его голосу.

— Не дождаться Свтлаго Христова Воскресенія, такъ! Полиція не шутитъ. Да меня его превосходительство въ гробъ вгонитъ! „Въ отставку!“, скажетъ, а у меня — жена, дти… Тайна, наистрожайшая тайна, дорогая барышня! — говорилъ полицеймейстеръ, продолжая держать протянутой къ ней правую руку. — Такъ вы позволите отправиться къ его превосходительству и обрадовать его?… Какъ я его обрадую!

— Можете отправиться и обрадовать, — подавая ему руку, сказала она.

— Вы не можете себ представить, какъ я его обрадую! — крпко пожимая руку двушки, говорилъ полицеймейстеръ. — Какъ я его обрадую, какъ обрадую! — уходя по направленію къ губернаторскому дому, повторялъ онъ.

По уход полицеймейстера, Тотемкина скорыми шагами пошла по алле, потомъ остановилась и, со словами: „я совсмъ не туда иду“, повернулась и тихо пошла къ выходу изъ сада. Поровнявшись со скамейкой, она опять остановилась, постояла и потомъ сла на нее. Предъ ней, изъ-за прутьевъ деревьевъ, виднлся, темный теперь, домъ дворянскаго собранія и только стекла въ его окнахъ чуть-чуть блестли отъ луннаго свта; облака все такъ же неслись на востокъ, навстрчу луны и шалили съ нею; деревья сада стояли неподвижно и казались погруженными въ дремоту или созерцаніе свтлой ночи; городскаго шума не было слышно и только гд-то, далеко, одиноко выла собака. Раздался хорошо слышный, мягкій вдали, свистокъ локомотива.

„Тутъ — тишина, а тамъ — свистокъ локомотива, торопятся на поздъ; кто смется, а кто плачетъ, — думала Тотемкина. — И поцлуи, и слезы въ одно время… Надо спросить у мистера (такъ она звала дивизіоннаго генерала), сколько каждую секунду родится, умираетъ, женится, топится, стрляется, раззоряется и богатетъ людей на земл… Онъ долженъ знать, — онъ офицеръ генеральнаго штаба и знаетъ все…. А не знаетъ, что его гувернантка назначила на завтра свиданіе….

«Что свиданіе? — думала она немного погодя, когда образъ губернатора быстро промелькнулъ предъ нею. — Я до него уже ршила продать себя…. — Она обратила глаза къ небу; въ нихъ блестли слезы, но не съ мольбою прощенія они обратились туда и не слова молитвы были въ мысляхъ двушки…

„Сперва, — думала она, — неслись… вотъ такія маленькія тучки, а я, какъ ты, спокойная луна, весело бжала къ нимъ навстрчу, скрывалась, какъ и ты, подъ ними на минуту, а потомъ опять, счастливая, являлась изъ-подъ нихъ, безъ всякаго слда отъ нихъ. Долги отца, сокращеніе расходовъ на вызды и пріемы, потомъ продолжительное житье въ деревн…. все незамтно пронеслось для бойкой двочки, какъ эти тучки для тебя, луна…. Смерть отца, сестра вдругъ, какъ-то вдругъ, стала старой двой, началась ссора съ матерью, попреки, отъздъ гувернантокъ…. И ты…. ты любилъ меня. Твоя любовь, мой милый мальчикъ, твои орлиныя надежды, вра въ будущее студента-юноши — все освщало кругомъ меня и все неслось, не трогая меня, и я свтлй тебя, луна, смотрла на землю съ горячею любовью въ сердц, съ молодою врой въ будущее…. Нашу любовь замтили, ореолъ прежняго величія еще не позволялъ матери и сестр мириться съ родствомъ бднаго студента, теб отказали въ посщеніи нашего дома…. Ты предлагалъ бжать съ тобой, мой милый мальчикъ, ты разсердился, что я не послушалась тебя, — ты ухалъ и забылъ четырнадцати-лтнюю двочку…. Гд ты, что съ тобой? Я плачу, а ты?… ты счастливъ ли?… Да? — Ну, и будь счастливъ, мой дорогой. „Мужчинамъ работать, а женщинамъ плакать“, читала я съ тобой въ англійскомъ роман. Вспоминаешь ли ты то время? Явись ко мн,- теперь никто не удержитъ меня….

„Потомъ — туча большая, черная, безъ грома и молніи, — продолжала она думать немного погодя, хотя слезы все еще струились изъ ея глазъ, обращенныхъ къ небу. — Опись имнія, полное раззореніе, трагическая смерть матери….

«Потомъ… я стала гувернанткой, — думала она, опять немного погодя, когда слезы прекратились и глаза отъ неба обратились на землю, въ блдно-синюю даль аллеи сада. — Началась противная, гадкая жизнь. Любезность и вжливость изъ приличія, мелкіе попреки, тонкія шпильки генеральскаго барства, ухаживанье, съ цлью воспользоваться неопытностью молодой двушки и потомъ бросить, а въ заключеніе всего вотъ въ этой зал меня въ глаза называютъ потерявшей стыдъ….»

И въ ум ея рисуется ярко-освщенная большая зала дворянскаго собранія, въ ней гремитъ музыка, масса нарядныхъ дамъ, изящныхъ мужчинъ, у всхъ веселыя лица, улыбки, смхъ, живые разговоры. Она тоже въ этой зал, среди веселыхъ и нарядныхъ дамъ, среди элегантныхъ мужчинъ. Она одта бдне всхъ, но она забыла это. Ею интересуются, ее замчаютъ, съ нею обращаются какъ съ другими, даже боле, — и она забываетъ свой скромный костюмъ, забываетъ, что она гувернантка, думаетъ, что она равна всмъ. Она танцуетъ вторую кадриль. — «Онъ должно-быть помщикъ, — думаетъ она о своемъ кавалер,- у нихъ у всхъ такъ много искренности и деликатности безъ пошлаго любезничанья. Какъ онъ пристально смотритъ на меня!.. А онъ очень недуренъ, у него добрые глаза, — какъ онъ прекрасно держитъ себя».

— Я живу почти постоянно въ деревн,- говоритъ онъ ей. — Имніе досталось раззореннымъ, — стараюсь поправить дло. Скучновато бываетъ порой одному въ громадномъ дом, памятник крпостнаго права и барскихъ затй, но лучше скучать одному, чмъ вдвоемъ.

— Это правда, — говоритъ она. — Когда мн скучно, я стараюсь быть одной.

— Мн совтуютъ жениться, — продолжалъ онъ. — Но, знаете ли, крпостная реформа застала насъ неподготовленными даже къ женитьб. Большинство изъ насъ женится такъ же и потому же, какъ мы обдаемъ, пьемъ, спимъ.

— Я васъ не понимаю, — живо сказала она.

— Я не говорю, что браки совершаются безъ участія головы и сердца. Но если присмотрться, то, право, все это на столько же участвуетъ въ выбор подруги жизни, какъ и въ выбор блюдъ для обда, въ выбор вина, въ устройств… въ расположеніи мебели въ кабинет.

— Вы говорите что-то обидное для насъ, — сказала она, — но я васъ не понимаю. Кто же виноватъ, если ваша правда?

— Кто виноватъ? — Виновата наша неподготовленность къ жизни посл воли, посл уничтоженія крпостнаго права. Но мы, мужчины, еще кое-какъ пристроились, вотъ только съ женщинами бда.