— И все бдныя женщины виноваты, — шаловливо говоритъ она. — И изъ рая Богъ изгналъ Адама изъ-за Евы, и Лиза «Дворянскаго гнзда» пошла въ монастырь изъ-за Лизы «Дворянскаго гнзда»…. Она вспоминаетъ студента, вспоминаетъ, какъ она сказала эту самую фразу о Лиз ему, когда онъ громилъ ей пошлость барышень при разговор, посл совмстнаго чтенія «Дворянскаго гнзда», — и румянецъ покрылъ ея щеки, и ярко заблестли ея глаза, и глубокій вздохъ вырвался изъ ея груди.

— Простите, я обидлъ васъ? — говорилъ онъ, пораженный внезапнымъ измненіемъ ея лица и ея искреннимъ вздохомъ. — Я хотлъ только сказать, что не правы т, которые ищутъ въ женщин панацею отъ всхъ скорбей, сндающихъ нашего брата.

— Нтъ, вы хотли сказать, что мы — причина «всхъ скорбей, сндающихъ вашего брата», — опять шаловливо говоритъ она.

— Нтъ, я хотлъ сказать только, что женщина не подготовлена въ труду и что чрезъ это мы женимся, какъ обдаемъ, — улыбаясь сказалъ онъ.

— Ахъ, еслибы вы знали, какъ трудно намъ жить работой! — сказала она искренно и невольно вздохнувъ.

Онъ просилъ ее на мазурку, онъ крпко пожалъ ея руку, благодаря за кадриль, просилъ позволить быть знакомымъ, и такъ хорошо, тепло такъ смотрлъ на нее.

Предъ мазуркой былъ длинный антрактъ. Она ходитъ по зал и разсянно слушаетъ своего спутника, одного изъ адъютантовъ ея мистера. Ей хочется поскоре мазурки, глаза ея шаловливо бгаютъ по зал и ищутъ его, кавалера второй кадрили. «Какой славный! — думаетъ она. — Какъ умно говорилъ, какъ искренно испугался моего вздоха»…. Она, наконецъ, увидла его: онъ сидитъ съ какою-то дамой, около нихъ есть свободные стулья, она устала и проситъ своего спутника отвести ее къ тмъ стульямъ и оставить одну. Дама и кавалеръ не замчаютъ ее. «Они говорятъ обо мн!» — и она прислушивается.

— Не знаю, что вы нашли въ ней хорошаго, — говоритъ дама кавалеру ея второй кадрили. — Въ ней нтъ и слда искренности и простоты, которыя вы ошибочно приписываете ей. Двушка сомнительной нравственности — и только. Да ее строго нельзя и судить: живетъ въ наймахъ, среди военныхъ, шутя погубила себя…. Пустая интригантка….

Она дальше ничего не слышала. Она хотла крикнуть: «вы лжете, проклятыя!» — но безсознательно вскочила съ мста и убжала въ уборную. О, какъ много, какъ быстро много думала она тамъ!.. О, не дай Богъ никому плакать такими слезами, безъ слезъ, какими она рыдала тамъ!..

Въ мазурк ея кавалеръ былъ такъ же деликатенъ, откровененъ, говорилъ на ту же тему, но онъ не узнавалъ свою даму. Она хотла сказать ему, что она слышала его разговоръ съ дамой, что дама клеветала на нее, но у ней не хватало на это ршимости; она хотла казаться ничего не слышавшей, быть какъ во время второй кадрили, но голова подавлена клеветою, въ сердц — что-то гнетущее, во рту сухо….

«Я дала слово больше не бывать нигд,- продолжала думать Тотемкина, когда такъ ярко и живо пронеслись въ ея ум вс подробности бала. — И жизнь потянулась скучная, пошлая, безъ цли впереди, безъ радости въ настоящемъ…. Явилась мысль самоубійства. Я бросилась въ рку; мн не было страшно, — я не боялась матери, когда ее сняли съ петли…. Но молодость взяла верхъ, я безсознательно вынырнула и поплыла… Отчего я такая веселая была потомъ нсколько дней?…

„А потомъ что?“ — задала она себ новый вопросъ, не ршивъ предыдущаго.

И ей вспоминается очень недавнее. Стоялъ дождливый осенній день. Ея мистеръ и мистрисъ захотли, чтобъ ихъ дти были въ обдн при торжественной архіерейской служб. Она была при дтяхъ и стояла съ ними впереди, на видномъ мст. Она не молилась, а жадно разсматривала дамъ и двицъ. „Много красоты, много богатства, — думала она;- и вы будете счастливы, вы будете любить и будете любимы“…. Ей захотлось посмотрть, какъ ведутъ себя въ церкви будущіе мужья, смотрятъ ли они на своихъ будущихъ женъ, — „вдь никто не пришелъ сюда молиться“. Она повернула голову направо — и глаза ея встртились съ упорнымъ взглядомъ черныхъ большихъ глазъ плотнаго, высокаго, въ лент и со звздами мужчины. Она вздрогнула, — такъ на нее еще никто не смотрлъ. Во взгляд черныхъ глазъ губернатора было что-то нахальное, что-то злое и — что-то молящее, что-то пріятное, доброе. Она часто оборачивалась направо и всякій разъ, встрчая его взглядъ на нее, робко поворачивала голову къ иконостасу, не думая молиться святымъ лицамъ, изображеннымъ на немъ….

„Пусть и это пронесется тучкой, — думала она, не желая возобновлять въ памяти того, что слдовало потомъ, посл обдни. — Пусть и это не разобьетъ меня, а тамъ…. Я буду его любовницей здсь, но тамъ, далеко отсюда, въ Петербург или Москв, а можетъ даже въ Париж,- тамъ я буду богатой, красивой, умной и честной двушкой. Я устрою такъ, что и здсь никто не будетъ знать, а тамъ…. я заставлю полюбить себя, я прикую къ себ того, кто мн понравится; онъ будетъ молить меня быть его женой, хотя я сама скажу ему, что я уже не…. Что за пустяки! Разв не влюбляются во вдовъ? Не сходятъ съ ума отъ замужнихъ женщинъ?… Пустяки! Я ничего не потеряю, а пріобрту деньги. Потомъ — Петербургъ, Парижъ, консерваторія…. И я свожу съ ума мужчинъ или какъ примадонна, или какъ блестящая пвица театровъ буффъ, или какъ первая драматическая артистка…. А здсь?… Monsieur Орцкій, vous regardais sur moi fixement aujourd'hui, songez, cela pourrait vous nuire“.

Она встала и торопливо ушла изъ сада.

Могутовъ, возвращаясь отъ полицеймейстера, надумалъ не обращаться въ тотъ день съ своею просьбой въ Кожухову. Онъ не предполагалъ теперь застать его дома, а отрывать человка отъ дла въ канцеляріи для своей личной просьбы онъ не хотлъ. Возвратясь домой, онъ сейчасъ же, чтобы не забыть подробностей вкуса и желаній полицеймейстера, записалъ все слышанное отъ него, потомъ долго обдумывалъ записанное, а посл обда принялся длать наброски на бумаг будущей усадьбы полицеймейстера.