Чуткій слухъ Перехавшаго уловилъ эту ноту грусти въ голос Могутова — и съ устъ его, почти помимо его воли, полилась утшительная рчь.

— Правда, правда! — говорилъ онъ. — Правда, дорогой мой Гордй Петровичъ! Только моя разбитая физически и нравственно натура способна рисовать ваше положеніе Богъ знаетъ какимъ. Правда! Вы — сильный, здоровый человкъ; вы не женаты, — чего вамъ унывать? Поищите труда. Не даютъ — земля не клиномъ сошлась; плохо на родин — міръ великъ. Правда, правда!.. Знаете, о чемъ я думаю теперь? Я бы хотлъ быть здоровымъ, я бы пошелъ тогда за вами…. Слушайте, Гордй Петровичъ! Я плохъ, но я еще могу быть кое на что полезенъ. Откройте мн вашу душу, разскажите мн ваше прошлое, ваши планы въ будущемъ, — и если я, какъ существо больное, не пойду за вами, то, на вашемъ поход, во время вашего привала, я буду ходить за вами, какъ старушка-няня, которая не перестаетъ любить, холить и нжить своего бывшаго пестуна, хотя пестунъ уже смется надъ ея сказками и, только вспоминая прошлыя ея ласки, длится съ нею и глубокой думой головы, и сильнымъ трепетомъ сердца, что хоронилъ даже отъ друзей и пріятелей. Позвольте мн быть вашей няней, Гордй Петровичъ! — горячо закончилъ Перехавшій свое утшеніе.

— „Экій чудакъ!“ — подумалъ Могутовъ и потомъ сказалъ:- Разсказать вамъ прошедшее и планы въ будущемъ?… О прошедшемъ — можно, а будущее… оно въ рукахъ Божіихъ… Меня Богъ надлилъ хорошею памятью, — началъ Могутовъ свой разсказъ, — Я помню случай, — и онъ иной разъ отлично рисуется въ голов,- когда мн было четыре года и когда моя семья перезжала изъ Малороссіи на Кавказъ, куда отецъ ухалъ ране семьи и гд онъ уже служилъ въ губернскомъ правленіи. Кибитка, въ которой помщался только я, — вся семья хала впереди, въ другой кибитк,- въ степи Войска Донскаго опрокинулась. Поднялась тревога. Въ сторон и близко отъ дороги виднлась степь, покрытая ярко-цвтущею травой. Я забрался туда. Кибитку подняли и вс ухали. Я остался одинъ. Мн не было страшно; я даже не охотно ушелъ изъ ярко-цвтущей травы, когда чрезъ нкоторое время семья вернулась и, перепуганная, нашла меня въ трав.

— Присядемъ, Гордй Петровичъ, — сказалъ Перехавшій, вогда Могутовъ замолчалъ и они подошли къ скамейк. — Я слушаю васъ, Гордй Петровичъ, — сказалъ Перехавшій, когда оба услись на скамейк, но Могутовъ молчалъ. — Потомъ, — началъ онъ, — потомъ….

Авторъ проситъ позволенія у читателей разсказать боле подробно и въ повствовательной форм то, что разсказывалъ дале Могутовъ. Читатель знаетъ уже жизнь Могутова до его отъзда въ Петербургъ. Изложеніе его петербургской жизни до прізда въ городъ С-нскъ займетъ слдующія три главы, и читатель можетъ пропустить ихъ, если онъ интересуется только постройкою земствомъ желзной дороги.

Петербургъ. Прошелъ почти годъ, какъ Могутовъ ухалъ изъ С-ля. Лели нтъ и онъ не иметъ о ней извстій. Онъ прилежно занимался предметами, которые читались въ институт, усиленно работалъ въ мастерскихъ, а остальное время посвящалъ на чтеніе серьезныхъ книгъ на русскомъ и французскомъ языкахъ, учился нмецкому языку, старался, насколько позволяло время, прочитывать толстые русскіе журналы, рдко бывалъ въ театр, не игралъ на билліард, не бывалъ въ танцовальныхъ классахъ, не имлъ знакомыхъ и только каждый вечеръ, отъ 9 до 10 часовъ, проводилъ въ трактир «Царицынъ», исключительно посщаемомъ студентами института, гд читалъ Петербургскія Вдомости, не пропуская въ нихъ и музыкальной хроники Цезаря Кюи. Жилъ онъ въ одной комнат съ товарищемъ по курсу, угрюмымъ, сосредоточеннымъ на занятіяхъ, некрасивымъ, лтъ двадцати двухъ, заикающимся студентомъ, по фамиліи Коптевымъ. Коптевъ провелъ дтство въ школ кантонистовъ, гд его однажды, посл порки, засадили въ карцеръ и позабыли объ его существованіи, а когда, черезъ четыре дня, случайно вспомнили, то нашли его полумертваго и возвратили къ жизни, но Коптевъ съ тхъ поръ началъ сильно заикаться. У него также не было знакомыхъ, онъ не любилъ даже бывать въ обществ товарищей, не любилъ читать романы и повсти, считалъ Шекспира за ничто, хотя и страстно любилъ театръ. Онъ-то иной разъ вытаскивалъ Могутова посмотрть ни игру Самойлова, Васильева, Брошель, Линской и послушать Петрова, Комисаржевскаго, но не итальянцевъ. Ни Могутовъ, ни Коптевъ не имли уроковъ и не пробовали искать: у нихъ не было свободнаго времени, хотя они спали не боле пяти часовъ въ сутки. Денегъ имъ никто и никогда не присылалъ и оба жили на стипендію, кое-какъ сводя концы съ концами отъ перваго и до перваго числа.

Первое число іюля мсяца. Жаркій день. 12 часовъ дня. Въ парадныя двери института вошелъ Могутовъ.

— За стипендіей пожаловали, г. Могутовъ? — встртилъ его швейцаръ, солидный, высокій и полный мужчина, съ сдыми бакенбардами и въ длинномъ двухбортномъ, тонкаго сукна, сюртук съ бархатнымъ воротникомъ.

— Здравствуйте!.. Да, за стипендіей, — отвчалъ Могутовъ.

— Десятаго числа потрудитесь пожаловать, потому казначей боленъ и ране десятаго числа выдачи не будетъ.

— Нехорошо, — сказалъ Могутовъ и слъ на лавку въ швейцарской.

— Совсмъ изъ Колпина перехали? — спросилъ швейцаръ.

— Нтъ, только за стипендіей пріхалъ.

— Прізжайте десятаго числа, потому казначей боленъ.

— Позвольте мн адресную книгу.

— Да вамъ кого?

— Уржумцева.

— У Тучкова моста, домъ № 302, квартира № 18. Только вы ихъ теперь не застанете. Они утромъ были и сказывали, что ежели кто изъ студентовъ будетъ спрашивать кассира, такъ чтобы даромъ не ходили, потому ране вечера дома не будутъ. А вамъ для чего ихъ?

— Думаю, призанять до полученія стипендіи денегъ изъ кассы.

— Ране вечера не застанете Уржумцева, потому сами заходили и сказывали, а квартира ихъ у Тучкова моста, домъ № 302, квартира № 18.

— Прощайте! — сказалъ Могутовъ и вышелъ. — «Скверно, — думалъ онъ, идя по улиц. — Хорошо, если въ касс деньги есть, а если нтъ, что длать?… Вернуться въ Колпино, — билета купить не на что, а тамъ просуществовать до десятаго числа можно… Разв пойти пшкомъ? Двадцать пять верстъ — пустяки; а тамъ опять черезъ десять дней двадцать пять верстъ пшкомъ — тоже пустяки… Сапогъ истопчешь на цлковый… Скверно!»

Онъ пріхалъ за стипендіей изъ нмецкой колоніи близъ Колпина, куда переселился на время каникулъ, чтобы практиковаться въ нмецкомъ язык, и теперь не имлъ ни гроша въ карман.

«Нельзя ли тутъ работишку какую найти дней на десять? — продолжалъ думать онъ. — Какую можно найти работу?… Переписку только, пожалуй, и найдешь, да и то — какъ и гд?»

Онъ дошелъ до Снной площади и остановился. — «Куда теперь?… Направо — на Невскій; налво — на Никольскій рынокъ… Разв попробовать поденьщины, пойти на Никольскій рынокъ, — тамъ во всякое время и всякій народъ стоитъ, — стать съ нимъ да и ждать, пока кто найметъ на поденную работу?…. Очки сброшу, а костюмъ ничего. Въ Питер не обращаютъ вниманія на костюмъ…. А какую работу я могу длать?… Всякую, — физической силой Богъ не обидлъ».