— Вы меня заперли?… Ну, хорошо, — сказалъ онъ громко, думая, что она за дверьми и слышитъ его, — вы убжали, такъ я безъ васъ буду пить чай.

Онъ вернулся въ залъ, слъ на свое вчерашнее мсто на диванъ и опять осмотрлъ комнату кругомъ.

«Теперь будемъ пить чай… Нтъ, какой я тутъ хозяинъ!.. Возьму книгу, буду читать и дожидать васъ, тебя, моя дорогая!.. А что если, какъ Подколесинъ въ „Женитьб“ Гоголя, въ окошко?… Откуда такія глупыя мысли идутъ въ голову?»

Онъ подошелъ къ этажерк.

«Все акушерство, — глядя на верхнюю полку съ книгами, думалъ онъ. — Добролюбовъ, Некрасовъ, Тургеневъ, — читалъ онъ на переплетахъ книгъ на нижней полк. — Ну, вотъ и почитаемъ Ивана Сергевича.

Онъ слъ на диванъ, открылъ книгу на-угадъ и хотлъ было начать читать, но ему не читалось. Ему опять лзъ въ голову вопросъ: любовь ли это?

„Не укралъ ли я ея первую любовь? — И въ его голов опять закружились героини и герои романовъ. — Да, да, — думалъ онъ немного погодя. — Ромео и Джульета полюбили другъ друга съ перваго раза и при первомъ же свиданіи объяснились въ любви…. Татьяна Пушкина не продолжительнй тебя знала Онгина, какъ написала ему письмо. А княжна Мери Лермонтова?… Тамъ и не было любви, — тамъ только задтое самолюбіе… Ну, а у васъ, Иванъ Сергевичъ, какъ любятъ? — Наташа полюбила Рудина скоро и только слыша его сладкія рчи… Елена полюбила Инсарова, слушая только разсказы Берсенева и насмшки Шубина о немъ и посл двухъ свиданій, — да, она толька два раза видла его… Лиза полюбила Лаврецкаго только за его грустный видъ, что онъ — одинокъ, и полюбила до монастыря, до самоубійства… Ну, и я одинокъ, жалкаго вида дтина, такъ отчего же не полюбить и меня?… Я жалче, наврно жалче, Лаврецкаго, но я моложе… Она меня видла „разъ по пяти въ день и четыре дня подъ рядъ“, какъ она сама сказала… Да, она любитъ тебя, дурня! Она доказала это, а ты-то, ты любишь ли ее?… Не воръ ли ты?…“

Онъ задумался. Въ голов носились сцены прошедшей ночи, мелькали картины прошедшей жизни, рисовался образъ Лели, вспоминались слова героевъ, которымъ онъ особенно сочувствовалъ; но все это носилось безъ яснаго отвта на мучившій его вопросъ: любитъ ли онъ ее? Онъ сдвинулъ брови, губы сжались, щеки втянулись въ ротъ, а въ голов опять проносилась прошедшая ночь и слышались ея слова, мысли ея о томъ, какъ нужно работать съ народомъ и для народа… И, вмсто отвта на вопросъ, въ его голов нарисовалась громадная, земной рай-фабрика, застучали молоты, зашумли машины, хлюпали ремни, визжали пилы, пылалъ огонь подъ котлами, свистлъ и шумлъ паръ, волновалась масса народа, двигались громадные обозы… Но, вотъ, наступило время обда, раздался протяжный, далеко слышный свистокъ, — и счастливые, довольные, съ улыбающимися лицами, съ шутками и пснями идутъ изъ фабрики рабочіе и рабочія по квартирамъ; и онъ и она, также счастливые м довольные, среди рабочихъ, идутъ въ свою, такую же какъ и у рабочихъ, но очень миленькую квартиру.

— А Леля? — вскрикнулъ онъ громко.

И онъ опять, съ тмъ же угрюмымъ видомъ, сидитъ и думаетъ, и опять, вмсто отвта на вопросъ, такъ горячо и громко заданный себ, въ голову лзетъ совершенно постороннее.

Въ дверяхъ щелкнулъ замокъ и послышались тихіе шаги. Мысли отхлынули отъ него, виднія пропали, сердце забилось, и онъ, со словами: я люблю, люблю тебя! — стоитъ у дверей съ протянутой рукой, съ глазами робко-нетерпливо смотрящими на дверь. Дверь отворилась. Она подала ему руку и, не глядя на него, закраснвшаяся, снимаетъ другою рукой бурнусъ и платокъ съ головы… Онъ крпко сжалъ ея руку и, не глядя на нее, безсознательно наклонилъ свою голову и страстно цловалъ ея руки разъ, другой, третій…

— О, какой вы джентльменъ! — поднимая глаза на него и бросая платокъ на стулъ, сказала она. — Вы отлично спали и теперь смотрите такимъ красавчикомъ, Я хочу поцловать вашъ лобъ, — и она нагнула его голову и поцловала его въ лобъ только разъ, но крпко и горячо.

— А я гуляла и повстрчала вашихъ товарищей. Они шли на работу, сказали мн здравствуйте, а я имъ сказала, что ихъ баринъ — соня, что онъ измнилъ имъ, промнялъ ихъ на меня.

Она сла на свой вчерашній стулъ, а онъ очутился на диван и робко посматривалъ на нее.

— Нтъ, шутки въ сторону! — продолжала она, наливая чай. — Теперь свжее, ясное утро, — приготовьте мн буттербродъ, — нтъ духоты вчерашняго вечера и ночи (она подала ему стаканъ чая, а онъ ей буттербродъ), мы хорошо видимъ другъ друга, — и я должна вамъ сказать, сказать серьезно, что я люблю васъ, люблю разсудкомъ и страстью, но вы — свободны… Любите меня, — продолжала она гораздо тише, — покуда можете, пока не полюбите сильне другую женщину, и продолжайте ваще дло, какъ бы я и не существала… Моя любовь не будетъ васъ стснять… Но если вамъ будетъ скучно, если захочется вамъ подлиться мыслію, если тяжело, очень тяжело будетъ у васъ въ голов и на сердц,- приходите ко мн. Я буду слушать васъ, буду длиться съ вами своими мыслями… Я горячо прижму васъ къ себ и сниму своимъ поцлуемъ тяжесть, гнетущую подчасъ насъ, женщинъ, да, вроятно, и васъ, мужчинъ.

Она говорила это сидя, съ откинутою головой на спинку стула, когда же окончила, то выпрямилась и, не глядя на него, начала пить чай. По мр ея говора, лицо его длалось серьезнымъ, а когда она кончила, онъ пристально и долго смотрлъ на нее. — „Почему она не посмотритъ на меня? Нтъ, я долженъ серьезно говорить съ ней“, подумалъ онъ и, дйствительно, серьезно заговорилъ, но не то, что думалъ сперва сказать. Онъ хотлъ сказать, что онъ любитъ ее горячо и крпко, что пусть она испытаетъ, если у ней есть сомнніе, пусть потребуетъ отъ него все, что хочетъ, только не брака, такъ какъ онъ далъ слово не вступать въ бракъ… Но вмсто этого онъ разсказалъ ей, какъ онъ проснулся отъ будильника, какъ и о чемъ онъ думалъ, съ какими словами онъ подбжалъ къ двери на встрчу къ ней.

Она внимательно слушала и то серьезно, то улыбаясь смотрла на него. „Онъ довряетъ мн, онъ уважаетъ меня, онъ понимаетъ меня“, — думала она, по мр его разсказа, а когда онъ кончилъ и вопросительно смотрлъ на нее, она громко сказала: „онъ любитъ меня!“

Они ли буттерброды, пили чай, смялись, краснли и болтали о прошедшей ночи.

— Сегодня суббота, — говорилъ Могутовъ чрезъ часъ, — я поду посл работы въ Колпино, заберу вещи и переду въ Питеръ. Я хочу видться съ тобой…

Она сдлала брюзгливую гримасу.