— Попросить пожаловать къ намъ директора! — гудитъ на окн брюнетъ съ окладистою бородой и густой басъ его покрываетъ шумъ и слышенъ на всю залу.

— Попросить директора! — какъ эхо вторятъ ему десятки голосовъ, руководствуясь только однимъ чувствомъ разгоряченной крови.

— Мы вс должны будемъ практиковать на заводахъ и съ нами со всми можетъ повториться та же исторія, — говоритъ громко, махая руками, поднятыми вверхъ, надъ головами тснившихся около него, молодой, безъусый блондинъ, и по самодовольному, румяному лицу его видно, что онъ принимаетъ себя въ эту пору за сильнаго оратора, говорящаго громкимъ голосомъ великія истины.

— Карьера пропала, — несчастный на всю жизнь!

— Не принимать навсегда и ни въ одно высшее заведеніе — это хуже каторги!

— А вы думаете шуточная вещь надзоръ полиціи?

— Это овца среди волковъ!

— Хуже! Это волкъ среди милліона собакъ!

— Просить директора! Позвать директора!

— Всю конференцію подать сюда!

— Желаемъ ихъ только лицезрть, а не что-либо прочее!

— Пусть не боятся, — мы — честные люди!

— Другихъ не обижали, но и себя въ обиду не дадимъ!

— Самое большее, что правдивымъ словомъ проймемъ до краски на щекахъ!

— Одинъ, другой языкъ имъ только покажетъ!

— Я узнавалъ, онъ только сказалъ: «я хотлъ у васъ спросить, да васъ не было». А тотъ на него крикнулъ: «такъ вашъ могъ постать, пока мой пришоль». А онъ ему только сказалъ: «я не зналъ, для меня время дорого». И больше ничего не было. А онъ на него: «вонъ!» — говорилъ рыжій баритонъ.

— Проклятый нмецъ!

— Какой онъ проклятый, онъ — нмецъ!

— Я-бъ его по зубамъ треснулъ!

— Плюнуть въ рыло, — для чего руки портить объ его костлявую рожу.

— Собрали-то ему на дорогу, да мало — всего рублей сто. Скоро его съ пересыльной на вокзалъ увезли. Ну, да ничего, мы ему пошлемъ, — рублей сто уже еще собрали, — говорилъ съ разбитою грудью, желтый, высокій и худой блондинъ, и впалые глаза его блестли какимъ-то фосфорическимъ блескомъ, и на его обтянутыхъ кожею костяхъ щекъ были бурыя, чахоточныя пятна.

— Требовать возвращенія!

— Пусть нмчура у насъ извиненіе попроситъ!

— Да, да, у всхъ извиненія!

— И нмчура, и директоръ!

— И вся конференція съ ними!

— Не уйдемъ, пока не возвратятъ!

— Въ дребезги разобью! — и чья-то могучая рука замахивается на стекла оконъ.

Такія слова неслись съ разныхъ концовъ залы, — неслись съ разныхъ мстъ вдругъ, заглушая одно другое, — и стоялъ въ зал шумъ, шумъ говора восьмисотъ молодыхъ глотокъ, ободряемыхъ воспаленною головой и сильно бьющимся сердцемъ.

— Директоръ идетъ! Директоръ идетъ! — раздается крикъ стоявшихъ у дверей, и толпа смолкла.

Директоръ вошелъ бодро, на лиц замтна слабая блдность, глаза чуть-чуть блестятъ боле обыкновеннаго. Онъ вошелъ одинъ, и вошелъ въ самую средину толпы; сопровождавшіе его деканъ и надзиратели остались у дверей. Онъ остановился возл того безъусаго блондина, который воображалъ недавно себя ораторомъ и который, вроятно, былъ все еще того же мннія о себ, такъ какъ глаза его бойко смотрли на стоявшаго противъ него директора. Директоръ окинулъ взоромъ молчаливую толпу, сперва по головамъ, потомъ вокругъ себя, свободно поворачиваясь, такъ какъ толпа пожалась и было довольно простора вокругъ него.

— Чего вы хотите? — обратился онъ къ безъусому блондину.

— Мы просимъ васъ, — бойко и громко отвтилъ безъусый блондинъ, — объяснить намъ причину исключенія Сластова. Намъ всмъ придется практиковать на заводахъ и съ нами можетъ повториться та же исторія! — Онъ скоро сконфузился и послднія слова проговорилъ уже тише и еще боле покраснлъ.

— Надюсь, что вы не будете грубить служащимъ на завод, гд будете практиковать, и тогда за что же васъ исключать? — сказалъ директоръ.

— Онъ не грубилъ!

— Директоръ завода навралъ!

— Мало ли что они наговорятъ! — загудла толпа.

— Ну, а вы почемъ знаете, что онъ не грубилъ?… Вамъ Сластовъ сказалъ, а вы ему и поврили?… Конференція, ваши профессора, разобрали дло всесторонне и нашли, что, для вашего же блага, нужно наказать Сластова. Да, вы правы, — показывая рукою на безъусаго блондина, продолжалъ директоръ, — вамъ всмъ не только придется, вамъ нужно для своей собственной пользы практиковать на заводахъ, и хорошо ли будетъ, если васъ не пустятъ для практики, потому что поступокъ одного дурнаго вашего товарища остался безнаказаннымъ?